Часть 2

Металлурги, не получая угля, гасили домны, останавливали прокатные станы, машиностроители не получали металла — вот тогда все в экономике и пошло-поехало. Номенклатурные кланы в союзных республиках, видя полную неспособность центра, отложились от Москвы, хотя все выглядело так, словно народы бросились врассыпную — спасайся, кто как может.

   Шахтеры в разборке Горбачев — Ельцин были на стороне последнего. Почему?

   В первый, давний, приезд в Кузбасс произошел на кемеровском «Азоте» памятный случай. Кемеровские писатели решили показать нам, то есть Гарию Немченко, Сергею Есину, Анатолию Шавкуте и мне гигант химии во всей красе. Походили мы среди циклопических сооружений, соединенных

Металлурги, не получая угля, гасили домны, останавливали прокатные станы, машиностроители не получали металла — вот тогда все в экономике и пошло-поехало. Номенклатурные кланы в союзных республиках, видя полную неспособность центра, отложились от Москвы, хотя все выглядело так, словно народы бросились врассыпную — спасайся, кто как может.

   Шахтеры в разборке Горбачев — Ельцин были на стороне последнего. Почему?

   В первый, давний, приезд в Кузбасс произошел на кемеровском «Азоте» памятный случай. Кемеровские писатели решили показать нам, то есть Гарию Немченко, Сергею Есину, Анатолию Шавкуте и мне гигант химии во всей красе. Походили мы среди циклопических сооружений, соединенных между собой огромными трубами в оцинкованных кожухах, причем все это плавало в сизой дымке, поговорили с людьми, а затем пришли в высокий кабинет. Хозяин кабинета встретил нас настороженно, если не враждебно. Сидим и молчим, перевариваем впечатления, хозяин тоже молчит, мечется по кабинету, опустив голову. И вдруг останавливается, выплескивает нам свою боль в довольно оригинальной форме:

   — А вы знаете, что коммунизм начнется не в России, не в Москве, а здесь, в Сибири?! Не по Европе бродит призрак коммунизма, а по Сибири!

   Сейчас это может вызвать лишь улыбку, хотя бы потому, что нынче в моде иной призрак. Тогда мы, должно быть, попались ему под горячую руку. Наверняка в тот день он выбивал что-то у московских чиновников, а они, как водится, футболили его по замкнутому кругу, гнули свое, требуя план, принуждая его еще больше отравлять город. Мы же вызвали у него острую аллергическую реакцию всего лишь потому, что приехали из зловредной Москвы.

   Аллергия на Москву в союзных республиках, в peгионах России развивалась и обострялась по мере централизации и бюрократизации управления. Сибирякам вдвойне было обидно: с каждым годом они давали все больше угля, нефти, электроэнергии, леса, а продуктов в магазинах становилось все меньше, множество людей, особенно в шахтерских поселках продолжали ютиться в бараках.

   Скажите на милость, какие чувства мог испытывать шахтер из какой-нибудь «вороньей слободки», слушая изо дня в день радио- и телебрехню, что Mocква превращалась в образцовый коммунистический город? Какие такие благостные чувства могло это вызвать у жителей Прокопьевска, под которым выработаны угольные пласты и город стал проседать? Или у шахтеров с угольных разрезов, где после выемки угля остается лунный ландшафт, где может расти лишь облепиха?

   Москва жила всегда побогаче Сибири, хотя бы с точки зрения наличия злополучной колбасы. Слишком узкий, потребительский смысл мы вкладывали и продолжаем вкладывать в слова Ломоносова, что могущество России Сибирью прирастать будет. Вообще это выражение к числу удачных причислить трудно: сибиряки считают Россией то, что за Уральским хребтом. Богатство России Сибирью прирастает, а что же Сибири остается? Не зря в Кузбассе постоянно в ходу поговорка: кому вершки, а кому корешки. Теперь, когда не Россия богатеет, а неведомые доселе какие-то «новые русские», противостояние Россия — Сибирь, Сибирь — Москва не ослабевает, потому что все плохое, по убеждению многих сибиряков к ним приходит  из Москвы.