Часть 7

Непривычно, не можем без драм и трагедий! Увы, и на нашем московском дворе тоже пошло сикось-накось. Все произошло банально до зубовного скрежета. К любовному единению города и села взревновало государство, которое постоянно требует себе бесплатной любви. Государство в виде милицейской машины подъехало к грузовичку с картошкой, и толстый верзила в фуражке с кокардой и в помятом на спине мундире вальяжно, по-барски вышел из машины и сходу зарычал что есть мочи: «Кто разрешил?! Не положено! Здесь не место для торговли. Убрать!!!» Он хотел зафутболить стоящее ведро с картошкой, но только перевернул его, и крупные картофелины рассыпались, заскакали по асфальту. Мужичок

Непривычно, не можем без драм и трагедий! Увы, и на нашем московском дворе тоже пошло сикось-накось. Все произошло банально до зубовного скрежета. К любовному единению города и села взревновало государство, которое постоянно требует себе бесплатной любви. Государство в виде милицейской машины подъехало к грузовичку с картошкой, и толстый верзила в фуражке с кокардой и в помятом на спине мундире вальяжно, по-барски вышел из машины и сходу зарычал что есть мочи: «Кто разрешил?! Не положено! Здесь не место для торговли. Убрать!!!» Он хотел зафутболить стоящее ведро с картошкой, но только перевернул его, и крупные картофелины рассыпались, заскакали по асфальту. Мужичок робко пытался сказать, что на рынок его не пустили черные торговцы, которые требовали отдать картошку им всю сразу и почти бесплатно. Но верзила его не слушал и продолжал орать: «Что б через полчаса и запаха твоего здесь не было! Нет, ты меня понял? Чтоб — вон!»

Все как-то потускнели, сникли, но бабульки — ах, бабули! — закаленные еще с советских времен, дружно встали на защиту картошечника. Одна из них даже набросилась на милиционера, когда тот перевернул ведро:

— Да что ж ты делаешь, дармоед! Не рассыпай картошку, не на асфальте растет.

— Чем тебе помешал мужик? — поддержала ее другая. — Тебе не отвалили? Так возьми свою пайку и

дуй отсюда. — он же нас кормит, а ты его взашей, — пыталась пристыдить его третья.

— Не положено, — тупо повторил верзила., — я представитель гос…

— Да на хрен такое государство?! — разъярилась первая старуха. — Мы дешево по купаем картошку, нам хорошо, и фермеру хорошо, цена его устраивает. Всем хорошо, только государству плохо — ну не любит оно, когда людям хорошо! «Не положено!» — кричит. Да к чертям собачим такое государство! ­- у нее седые волосы выбились из-под беретки.

— Ты что, бабка., грамотная что ли? — милиционер был так привычно груб, что даже не замечал этого.

— Да уж не в пример вам… измываетесь тут над людьми. Тьфу!

Верзила грамотных ненавидел. С удовольствием размазал бы старушку по асфальту да свидетелей много. Кроме мата на языке у него других слов не было. Не найдя нормальных фраз, чтоб ответить упрямым бабулям, которые сомкнули ряды вокруг водителя и набычились, готовые идти в атаку, милиционер скривился, отступил, злобно потряс кулаком, а потом засунул свое дородное тело в машину и уехал. Только мотор взревел и шины задымились!

— Вот — поганец! Даже машину не бережет, чай не его, государственная… — возмутилась бабуля, ­только прикрываются государством.

Водитель грузовичка нерешительно переминался с ноги на ногу и не знал, то ли свернуть торговлю, то ли продолжать ее.

— Давай, отпускай картошку, сынок, и не бойся, — возбужденно скомандовала бабуля, та самая, бойкая. У нее блестели глаза — она была счастлива маленькой победой.

— Разорвут ведь, они злые… Неподчинение для них — плевок.

— Ничего, в обиду не дадим!

— Ага., не дадим… Разорвут, знаю, обязательно разорвут, — убежденно повторил хозяин грузовичка. Он знал, что под вечер, когда торговля будет окончена.