Девяносто девятая часть

Причем такого уровня, который позволял ему без тени сомнения выдавать рекомендации относительно любой работы по дальнейшему улучшению. Поскольку в стране все и давно находилось в самом лучшем виде, то какие-либо изменения в таком передовом обществе были возможны лишь в жанре этого самого дальнейшего улучшения.

   Когда же он прочел торжественно и с выражением результаты ночного бдения, прототипица Маши Кобылкиной всплеснула со всего размаху мясистыми ладонями:

   — Ой, Аря, какой ты умный! Ты, наверное, у меня еврей, потому что таких умных, как ты, я еще не встречала. Нет, ты все-таки еврей!

   — А что,

Причем такого уровня, который позволял ему без тени сомнения выдавать рекомендации относительно любой работы по дальнейшему улучшению. Поскольку в стране все и давно находилось в самом лучшем виде, то какие-либо изменения в таком передовом обществе были возможны лишь в жанре этого самого дальнейшего улучшения.

   Когда же он прочел торжественно и с выражением результаты ночного бдения, прототипица Маши Кобылкиной всплеснула со всего размаху мясистыми ладонями:

   — Ой, Аря, какой ты умный! Ты, наверное, у меня еврей, потому что таких умных, как ты, я еще не встречала. Нет, ты все-таки еврей!

   — А что, — горделиво вздернул голову Аэроплан Леонидович, — может, и еврей. У меня в пятом пункте прочерк, потому как я доказывал паспортному столу очевидные для ума вещи: есть национальность, а есть термин более высокого понятия — интернациональность. У меня в справке по факту моего происхождения, которая была подписана собственноручно товарищем Семеном Михайловичем Буденным, указывалось, что я «по национальности Третий Интернационал». А паспортный стол мне возражал: такой национальности нет в наших инструкциях. Вот я и стал доказывать, что интернациональность — это термин более высокого понятия. Закончилось тем, что справку буденновскую у меня отобрали, в графе «национальность» стол пошел мне навстречу и записал «вплоть до выяснения». При обмене паспорта заменили на прочерк. С такой национальностью мне однажды в парке лежак в прокат выдать наотрез отказались, а что творится в отделах кадров?

   — Тогда ты точно — еврей, — убежденно утверждала прототипица.

   — Нет, я все же до выяснения, — скромничал он.

   — А чего тут выяснять, чего выяснять? — она включила профессиональную громкость, но потом, сообразив, что находится не за прилавком, перешла как бы на размышления вслух. — Значит, I-й Интернационал — твой дедушка, II-й — папа, так? Тогда и отчество у тебя не Леонидович, а Второинтернациональевич!

   — О, женщина! — зарычал герой героев. — И I-й, и II-й Интернационалы — не мужчины, а организации, никакими родителями они быть не могли, тем более что из отчества Второинтернациональевич проистекает по смыслу явно меньшевистская родословная. Второй был меньшевистский, против чего я, как беспартийный буденновский большевик по рождению, решительно протестую. Еще и потому, что кто в таком случае были бабушка и мама? IУ-й, троцкистский Интернационал, или 2 1/2-й — двухсполовинный тоже меньшевистский, а, женщина? Не путай половые проблемы с политическими!

   — Теперь я точно знаю, что ты у меня еврей. Такой умный, такой умный! — причитала прототипица.

   Конечно, осведомленность супруга в ассортименте Интернационалов впечатляла, но смысл системы «Ордер на квитанцию» производил не меньшее впечатление. Его могли породить только свежие мозги, а не протухшие, так что вопрос о клизме и свечах отпал сам собой.

   В целях дальнейшего торгового прогресса Аэроплан Леонидович предложил в Варькином магазине ввести систему предварительных ордеров, которые выдаются прикрепленному контингенту покупателей. Ордер давал право записаться в очередь на дефицитный товар в магазине за месяц, полгода или даже за год до приобретения. В день же продажи ордер давал право получить без очереди квитанцию на оплату товара. В своем проекте самый творческий человек планеты детальнейшим образом расписал всю технологию системы, определил типы ордеров, учитывающих существующие льготы и привилегии. Короче говоря, прототипица поняла новейшую концепцию таким образом, что теперь весь ходовой товар можно будет прятать в подсобке под предлогом наличия на него ордеров. Все проверки, все обэхээсесы останутся с носом, так как вся торговля станет как бы одним отделом заказов, а эти отделы, где один дефицит — мечта каждого торгового работника.

   Варварек на очередной научно-практической конференции молодых работников торговли, пунцовея от старания, отбарабанила с трибуны основные моменты около-бричковской системы и обратила на себя внимание одного из торговых начальников. Тот не пошел в перерыве в комнату для президиума освежиться импортным пивом, а спустился в зал, подошел к ней — стройный и важный, еще молодой и красивый как Бельмондо, взял ее под руку и, прогуливаясь на виду у ее ошарашенных подруг, нахваливал предлагаемую систему.

   — «Ордер на квитанцию» — не совсем удачное, даже несколько заумное название и, боюсь, золотая жила для сатириков. Лучше просто талоны, — эту фразу она слово в слово передала Аэроплану Леонидовичу, а об остальном — умопомрачительном вечере с а ля Бельмондо в каком-то кафе без вывески на улице Горького, о том, что она в тот вечер лишилась невинности, а наутро стала кадром на выдвижение, собственно, с этого начиналась история ее цинизма, об этом сосед, разумеется, не был проинформирован. Но в последующие годы он не без тщеславного удовлетворения отмечал, что его система все больше и больше принимается на вооружение — вначале талоны пошли на мебель, холодильники, телевизоры, чайники, утюги, одежду, обувь, потом на мясо, масло, водку, сахар, мыло, стиральный порошок, туалетную бумагу и, наконец, наступила эпоха дефицита и на талоны.

Добавить комментарий