Евангелие от Ивана (часть 9)

Глава двадцать шестая

После Вискулей, где под знатную выпивку и закусь, была уничтожена эта страна — самое большое государство планеты, к Аэроплану Леонидовичу окружающие прониклись большим уважением. Под генеральным президентом М.Дойчевым, которого весь цивилизованный мир приветствовал криками «Мути, Мути!» и которому Ганслянд присвоил звание лучшего фрица, не оказалось страны. Многим это показалось сжиганием всего дома, чтобы избавиться от одного таракана, но таким задавали вопрос: «А где ты был 19 августа?» Все втягивали языки в положенное в подобных случаях место. Вопрос сформулировал лично Аэроплан Леонидович Около-Бричко. Поэтому с подчеркнутым подобострастием его принимали во всех государственных,

Глава двадцать шестая

После Вискулей, где под знатную выпивку и закусь, была уничтожена эта страна — самое большое государство планеты, к Аэроплану Леонидовичу окружающие прониклись большим уважением. Под генеральным президентом М.Дойчевым, которого весь цивилизованный мир приветствовал криками «Мути, Мути!» и которому Ганслянд присвоил звание лучшего фрица, не оказалось страны. Многим это показалось сжиганием всего дома, чтобы избавиться от одного таракана, но таким задавали вопрос: «А где ты был 19 августа?» Все втягивали языки в положенное в подобных случаях место. Вопрос сформулировал лично Аэроплан Леонидович Около-Бричко. Поэтому с подчеркнутым подобострастием его принимали во всех государственных, полугосударственных и негосударственных конторах и организациях. Все знали, что Аэроплан Леонидович приложил руку к историческому событию, изменившему не только страну, но и весь мир. К тому же, всеми он воспринимался как сослуживец и соратник всепроникающего Чумейко-Чумайса Анатолия Чукогековича и как лицо, входящее в ближайшее окружение самого Бобдзедуна.

И хотя он все еще плохо играл в теннис, ему, наравне с самыми виртуозными теннисистами, после Вискулей направляли на отзыв важнейшие государственные проекты. В сугубо приватном порядке предлагали еще раз модернизировать его программу на Грабьлевском шоссе, чтоб увеличить пропускную способность беспроцессора, но великая занятость делала это практически невозможным. Он все еще довольствовался славой обладателя головы, которой можно железные кузова КамАЗам гнуть — для бомонда с ракетками-мячиками это было достаточно круто.

Порой Аэроплану Леонидовичу приходилось бодрствовать всю ночь, занимаясь важнейшими государственными гумагами (От слова гуманизм, однако, как некогда заметил рядовой генералиссимус пера. Публикатор.) Их, как правило, присылали поздно вечером, а ответ требовали к утру — в расчете на то, что никто не станет вникать в смысл предлагаемых реформ и они будут утверждаться с кондачка. Однако Аэроплан Леонидович вникал в каждую гумажку — недаром же он занимал первые места по научным отсидкам в ставшем ныне знаменитом НИ-НИ. Из него столько чертей в розовых штанишках выпрыгнуло во власть, схватилось за самые важные штурвалы и рычаги — и давай ими шуровать, нацеливая курс барахтающегося в дурацких реформах и тонущего в них государственного корабля на заокеан, на Нью Голд Орду. Туда же целили и заслуженные нинишники — Чумейко-Чумайс, сам лично Около-Бричко, Гриша Ямщиков, возглавивший ЛГУР, то бишь Лимитградский уголовный розыск, Фил Мак О`Шанс, вечно пребывающей в зарубежных вояжах…

Надо отдать должное Нью Голд Орде, которая после обретения этой страной в Вискулях полной независимости от здравого смысла, в каждое министерство и ведомство направила по команде своих консультантов. Для оказания цивилизованной помощи по рецептам Межордынского данайского фонда. Этот же фонд и давал кредиты для выплаты гигантских окладов консультантам. В министерство глубоких демократических и необратимых назад реформ в качестве командора группы консультантов, с правом вето на любое решение, в том числе и самого министра, был направлен старый знакомый героя героев — Даниэль Гринспен собственной персоной. Без его визы министр Около-Бричко не имел права выпускать от имени министерства ни одной гумажки. Такие же консультанты расселись в управлениях и отделах.

Причем дело было построено так, что не консультант просился на прием к министру, а министр Около-Бричко записывался заранее на аудиенцию к мистеру Даниэлю Гринспену, который занудно поучал туземца, видимо, считая, что он, не далее, как в прошлый четверг, слез с березы. Мистер мог министру устроить и экзамен или прочитать небольшую, часа на два, нотацию на актуальную тему.

— Вы полагаете, что все реформы в this country мы проводим ради перевода вашей экономики на рыночные рельсы президента Рельсина? — спросил занудным тоном однажды мистер у министра. — Мы похожи на идиотов? Ведь только идиоты собственными руками создают себе конкурентов. Да еще в стране с самыми богатыми на планете ресурсами. Вот вы — законченные идиоты, своими руками на Дальнем Востоке модернизировали самую многочисленную страну планеты. Нет, мы прагматики. Наши реформы имеют цель, это не для печати, устранить this country как конкурента. Навсегда устранить.

И какой же товар самый ходовой на этом рынке? Нефть, газ, металл, лес? Не-ет, — Даниэль Гринспен с брезгливой гримасой покачал головой. — Они практически уже наши, поскольку мы диктуем на них цены. А вы работайте, работайте — труд обезьяну сделал человеком. Так вот, чтоб вы знали: самый ходовой товар, самый востребованный нами — это ненависть лимитропов к своей стране. Почему? Если вы будете любить свою страну, то у вас останутся такие пережитки как честность, благородство, сочувствие к ближнему своему, жалость к отечеству и соотечественникам. В этом случае нечего рассчитывать на радикальные, безжалостные, стало быть, непопулярные реформы, а если отбросить всякие фиговые листки — на уничтожение собственными руками своего же государства. Патриот — это, как известно, негодяй. (Великий Дедка, оказавшийся случайным свидетелем этого разговора, от возмущения едва не вмешался в разговор: сколько же можно перевирать английского критика XVIII века Cемюэля Джонсона?! Ведь он сказал совсем противоположное: если у человека все потеряно, ничего за душой нет, но осталась любовь к родине, то, значит, есть еще надежда… Но подумал: «Этой паре хоть кол на голове теши — будут своять на своем!» И не вмешался.)

— Каждый предатель, казнокрад, безмозглый тупица-чиновник, всякий, у кого в жопе ревет революционное пламя, — продолжал поучать туземца мистер Гринспен,- уважаемый нами человек, либерал, демократ и реформатор. Он боец за свободу — от всякой морали, порядочности, честности, так называемой социальной справедливости и иных пережитков. Поэтому уж вы, плиз, не забывайте, какой мы смысл вкладываем в понятие необратимость назад реформ.

Эту ночь Аэроплан Леонидович просидел над запиской Госкомраскрада о приватизации. Что сразу понравилось, так это то, что частная собственность авторами объявлялась священной и неприкосновенной. Другие формы собственности — государственная, общественных организаций, коллективная, муниципальная — по причине своей бесхозности не относились к священным и неприкосновенным, и поэтому подлежали присвоению (выражаясь по министерски — приватизации) частными лицами. Это было прекрасно: как украл что-нибудь, тут же украденное становилось священным и неприкосновенным!

Второе, что понравилось — это приватизация не по закону, принятым Верхним Кабачком, а по наитию и понятиям великого игрока Чумейко-Чумайса. Верхний Кабачок большинством стульев проголосовал за именные приватизационные чеки, но великий игрок заменил их на безымянные чумаучеры.

Вообще Верхний Кабачок, назначенный еще до Вискулей, хотя с перепугу почти единогласно ратифицировал договор по расчленению страны, продолжал сильно досаждать бобдзедуновским соратникам и собутыльникам. Кабачок все больше считал себя хозяином страны, старался подмять под себя Рельсина. Поэтому министерство господина Около-Бричко подготовило проект президентской пайцзы под шифром 14 два нуля, в соответствии с которой Кабачок должен был обдемократиться и превратиться в Нижний Кабачок 450-ти министров, поскольку в Верхнем Кабачке должны заседать господа сенаторы из числа новоявленных президентов суверенных республик и владетельные князья краев и областей. В случае неподчинения здание Кабачка, кстати, подаренное Бобдзедуном в связи со своим переездом в Кремль, отключалось от электроэнергии, воды и всех видов связи, обносилось колючей проволокой. На крышах окружающих домов рассаживалось 38 снайперов из не такого уж и далекого государства. Если и они не помогали, тогда здание Белого Дома расстреливалось прямой наводкой из танков до тех пор, пока не становилось черным и пока в нем оставался хоть один антиреформатор или антидемократ. После победы восстановление здания предполагалось поручить туркам. Поскольку они по-русски все равно ни бельмеса не понимают.

Вот и задумался Аэроплан Леонидович над вопросом: а пойдет ли раскрад государственной и иной собственности успешно, если не обдемократить Кабачок? Получалось, что не пойдет — вставят непременно палки в колеса, взбулгачат народ и заставят шагать под красными знаменами и с портретами усатого инквизитора. Поэтому первое замечание министра сводилось к тому, чтобы создать надлежащие политические условия для важнейшей экономической акции. То бишь, к тому, чтобы ликвидации государственной и иной собственности, окромя частной, предшествовала ликвидация Верхнего Кабачка. Однако это было невозможна без растаптывания конституции, на которой клялся Бобдзедун. «Ничего не поделаешь, — вздохнул в этом месте Аэроплан Леонидович. — Политбюро Нью Голд Орды страсть как уважает конституции и разные там права человека. Правда, права своего человека, а не чужого. Не позволит просто растоптать конституцию. Придется растаптывать в связи с политической целесообразностью, чтоб быстро и, как сейчас говорят, влегкую принять новую — насквозь прогрессивную и демократическую. На это они ярлык дадут даже с превеликим удовольствием».

Так что же в первую очередь — разворовывать страну или принимать новую конституцию? Задал себе такой вопрос министр и крепко задумался. И к рассвету решил, что надо разворовывать, причем спешно, пока совки не опомнились, и менять конституцию в том же темпе, чтобы результаты разворовывания закрепить в основном законе. Да и воровать под дискуссию о конституционных правах сподручнее. И пикантнее.

Совершенно не был согласен Аэроплан Леонидович с утверждением Толика, что каждый этотстранец на свой чумаучер получит собственность, равную по стоимости двум легковым машинам марки «Итиль». Прочитав это, министр вскочил из-за стола и захохотал до колик в животе.

— Два «Итиля» — это же надо! Ха-ха!.. Два фитиля, а не два «Итиля»! Узнаю Толика — ну жулик, ну пройдоха!

Вытерев слезы указательным пальцем, Аэроплан Леонидович вдруг понял, почему афера с двумя «Итилями» кажется не убедительной. Переигрывал Толик, наглел! Слишком большую халяву сулил и совершенно бесплатно — вот что порождало подозрение в жульничестве. Как выдающийся мыслитель современности, как рядовой генералиссимус пера, Аэроплан Леонидович сразу же нашел убедительнейшую деталь, которая позволяла этихстранцев сделать не жертвами мошенничества, а самообмана. Необходимо, чтобы за званием жертвы они в обязательном порядке давились в очереди, записывались в нее с пяти утра, отмечались каждый день и платили, скажем, по двадцать пять целковых за каждый чумаучер.

В этом случае и рыночные отношения налицо, кто же это не купит за четвертак право на два фитиля, простите, «Итиля»? Примет народ такие правила игры, куда он денется, а в случае предъявления претензий всегда можно будет спросить: «А кто вас заставлял покупать чумаучеры? Рынок — есть рынок. Есть спрос — есть и предложение. Не покупали бы…»

И еще прямо-таки золотая мысль пришла в министерскую голову: направить четвертак за каждый чумаучер в Фонд помощи чековой приватизации. ФэМэЧэПэ — так само собой и сократилось в голове господина министра. «25 умножить на 150 миллионов — 3 миллиарда 750 миллионов рваных, — мгновенно, не как арифмометр, а уже как электронный калькулятор, сосчитал Аэроплан Леонидович. — Фонд должен быть не государственным, а общественным, еще точнее — частным. Учредители — я, Толик, кто-нибудь из родственников Бобдзедуна. Можно и Гришу Ямщикова пригласить — у него кадров в сизо навалом. Вместо тюрьмы будут трудиться в фонде. Фактически на эти деньги можно скупить немалую долю всей приватизируемой собственности! Ведь все будет в наших руках. Ну, Аря, ну, Аря, ты и молодец! Даже у Гринспена челюсть зависнет! Но мы им тоже что-нибудь отстегнем, чтоб не возникали в своей Нью Голд Орде».

Довольный собой Аэроплан Леонидович направился в апартаменты для отдыха. Принял рюмку французского коньяку, закусил сникерсом и направился в спальню. На широченной его кровати, не вдоль, а поперек дрыхли три наяды — секретарша Талина, точнее, Сталина, она же незабвенная Эдда, кадр Декрета Висусальевича Грыбовика, исполнявшая при министре как бы роль офицера связи между ними, и еще две очень смазливые особы.

Чуткая Талина, заслышав шаги, тут же проснулась.

— Наконец-то! Мы ждали-ждали тебя, милый, да и уснули, — сказала секретарша, мгновенно обмахнула свое лицо освежающей салфеткой, встряхнула копной пшеничных волос и прижалась теплой, бархатистой щекой к его колючей скуле. — Нравятся девочки?

Талина сняла с них простыни, обнажая прекрасные тела двух красавиц в коротеньких и соблазнительных ночных рубашечках. Кровь хлынула половому гиганту не только в голову. Талина пыталась стать между ним и девицами, но это лишь распаляло его.

— А почему не спрашиваешь, кто это?

— Так кто это? — тут же последовал нетерпеливый вопрос.

— Это кандидаты на начальника гендерного управления и его заместителя. Попробуешь — решишь, кто будет начальником, а кто замом.

— Гендерный — это половой, да? Они не феминистки?

— Какие феминистки, милый! У них целая сеть эротических салонов в столице, налажено дело по экспорту сексуального товара за рубеж. Очень богатенькие цыпочки.

— Извини, а я на винт ничего не намотаю? — грубо спросил он.

— Фирма гарантирует. Хотя они бисексуалки, берут от жизни все, что можно взять. Мы же не просто лежали и ожидали тебя, а получали удовольствие. Вперед, — она засмеялась и сделала шаг назад, открывая ему путь.

И Аэроплан Леонидович, сорвав с себя одежду, ринулся овладевать соблазнительными сферами грудей, пышными бедрами и гибкими станами кандидаток в свои подчиненные. Они же, шельмы, надо сказать, только делали вид, что спали.

Глава двадцать седьмая

Главлукавому наскучили общие построения бесноватых кадров на крыше «Седьмого неба». Показуха она и есть показуха, толку от нее мало. Надо было переходить на новый интеллектуальный и организационный уровень, и поэтому он задумал проводить ровно в полночь узкие совещания Лукавбюро в кремлевском кабинете всенародно избранного. Сам факт, что Лукавбюро заседает в кабинете №1, как бы намекал на обладание влиянием на территории всего бывшего Советского Союза. А пока обживал высокие апартаменты.

Вот и сегодня всего несколько минут после убытия ВИПа он объявился в кабинете, где еще стояли густые коньячные пары. Откуда-то тянуло свежаком от «незаетой «Гжелки» — так и есть, в так называемых комнатах отдыха на столе целая батарея бутылок. Пристрастие ВИПа к возлияниям Главлукавый не осуждал, напротив, регулярно присылал напитки от своих бешеных коровок. Настроение у наместника Князя Тьмы было на нуле, поэтому он схватил недопитую «Гжелку», плеснул в пасть — и тут же фонтаном выплюнул прямо на ковер. Даже ВИПу — доруководился — подсовывают самопальную!

Кремлевские стены странно действовали и на Главлукавого. То ли воспоминания влияли на него, то ли аура, алая от крови и черная от здешних нравов, давила ему на психику, но, во всяком случае, в кабинете №1 он чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Не лучше и не хуже, а сугубо по кремлевски: беспокойно и тревожно. Должно быть, стены так пропитались страхом правителей за свою власть, что и его настраивали на царский лад. Надо было приноравливаться.

Причина нынешнего ненастроения таилась не в кремлевских стенах. Сегодня днем пришло сообщение об окончательной независимости Украины. Казалось бы, радоваться Главлукавому результатам референдума, но увы. Спустя всего несколько минут после объявления итогов голосования пришла директива от Вселенского Сатаны: «БАНДЕРЛЯНД НЕЗАВИСИМ. У ВЛАСТИ КУПОН ПЕРВЫЙ. РАСПАД ИМПЕРИИ СВЕРШИВШИЙСЯ ФАКТ. ОБЕСПЕЧИВАЯ ЛЕГИТИМНОСТЬ РАСЧЛЕНЕНИЯ СОЮЗА, ВСЕ УСИЛИЯ СОСРЕДОТОЧЬТЕ НА ДАЛЬНЕЙШЕМ РАЗВАЛЕ ЛИМИТРОПИИ. КНЯЗЬ ТЬМЫ».

Шифровка унизила и оскорбила Беса-2. Его информировали так, словно он не имел никакого отношения к историческому событию. Бандерлянд — надо же такое название придумать, генштаб расстарался? Железными клещами его охватила ревность к бандеровскому коллеге, который, не стоит сомневаться, мгновенно информировал Вселенского и удостоился высочайших поздравлений и похвал. А ведь коллега — в их деле если не абсолютный нуль, то нуль со знаком минус. Еще недавно он был Кощий Безсмертный — всего-то две буквы отличали его от российского партнера. Действовал в основном в детских сказках, любил рассматривать дамские прелести во время шабашей ведьм на Лысой Горе. И вдруг аматоры, то бишь политики-любители из среды так называемой творческой интеллигенции, возмутились москальской кличкой и дали ему суверенную кликуху — Чахлык Нэвмырущий. Надо же было такое придумать — Чахлык да еще и Нэвмырущий! Бес-2, узнав о переименовании соседского Кощея, хохотал до колик в брюхе, а потом пришла пора удивления — Чахлыка, как сугубо национальную кадру, посадили на киевский нечистый стол, прицепили четырехзвездные погоны и назвали Головдидько, то есть Головный Дидько. Намек на Великого Дедку, московского домового-доброжила, был оскорбителен для дьявольского достоинства. Однако самым обидным было то, что Чахлык отныне становился равным по званию и положению — имперские амбиции не давали покоя и Главлукавому.

Нет, не может Владыка Тьмы простить ему возвышение Москвы. А Бес-2 с рождения самого слова — Москва — ненавидел ее, делал ей пакости еще во времена Степана Кучки. Только Степан, владелец знаменитого Кучкова поля, его потомки да челядь, вне всякого сомнения, могли считаться коренными москвичами. Главлукавый числился в нечистом ведомстве тогда всего лишь стажером, но сумел поссорить Юрия Долгорукого и Степана Кучку.

— Княже, почто Киев воюешь? — спросил Степан, когда Долгорукий с дружиной появился на его поле.

— Киев во сто крат хуже поганых! — взъярился князь.

— Вот и воевал бы поганых, защищал землю русскую. А ты кровь христианскую льешь.

— Не твоего ума дело, шелудивый пес! — и Долгорукий, не снеся попречных речей, отсек мечом голову. На глазах дружины — пусть знают, что он ради святого княжеского дела и свата не пожалел. И повелел на том месте, где лежала окровавленная Степанова голова, возвести детинец — первое строение Кремля.

Проклинали домочадцы убиенного Кучки тот детинец, ненавидели Степановы сыновья своего зятя — Андрея, который с величайшим рвением продолжал дело Юрия Долгорукого, своего отца, не доверяя единоверцам и окружая себя Анбалами не христианской веры. И Степанычи во Владимире свели счеты с Андреем, отсекли руку, которой он умыкнул икону письма святого Луки в Вышгороде, где покоился прах отца, и закололи мечами. Владимирцы несколько дней боялись хоронить князя…

И что же, в конце концов? Москва стала великим мировым городом, стоит вот уже почти девять веков. Юрий Долгорукий почитается ее основателем, а его сын — как первый великорусский князь, наречен Боголюбским и причислен к лику святых. Конечно, отец и сын внесли великий вклад в противостояние Москвы и Киева, но Москва признала Киев матерью городов русских. Это так возмутило Беса-2, что он несколько веков искал Киеву замену. И только в последние времена бес-археологи дали знать о проекте замены Киева в качестве матери городов русских на Старую Ладогу — якобы первую столицу Рюрика, где похоронен и пушкинский Вещий Олег.

А Москва возвышалась вопреки всем дьявольским проискам. Если бы Владыка Тьмы был справедливым, он бы оценил вклад Беса-2 в ее сдерживание. По его предложению Сатана последовал примеру Создателя, который смешал языки строителей Вавилонской башни. Сатана не смешивал языки, отнюдь, он просто не мешал возникновению у русичей трех новых восточнославянских языков, разделив их между Золотой Ордой и Великим Княжеством Литовским, узаконив историческую несправедливость и расчленив единый народ на три ветви. Триединство Руси даже чувствовали чиновники, изображая его в виде вечнозеленого древа с едиными корнями и разными ветвями. Не говоря уж о писателях и художниках. За одну только птицу-тройку нечистый навел порчу на Гоголя, а три богатыря Васнецова, благодаря его проискам, так и не стали культовой картиной, символом всерусского единства.

Он не уставал делать пакости, стравливать Россию и Украину, усматривая в Киеве главного конкурента и врага Москвы. Когда был тут при исполнении должности или навещал эту страну в инициативном порядке. Именно он направил украинских козаков вместе с поляками воевать Москву. Смутил Мазепу, а Петр Первый по его наущению после полтавской победы пускал по Днепру виселицы с козаками, потом гноил запорожцев десятками тысяч на строительстве северной столицы. Екатерине Второй подбросил мысль уничтожить Запорожскую Сечь, козацких предводителей заковать в железа и бросить в темницы. Она, приятельница знаменитых французских просветителей-энциклопедистов, вдруг ввела крепостное право на Украине. А каких он успехов добился, подталкивая русских самодержцев, фактически немцев по крови, к преследованию украинского языка! Как и к преследованию нынче русского языка последователями Степана Бандеры.

Бес-2 ревниво следил за тем, чтобы аматоры бередили старые обиды. И вот уже на Украине бандеровцы и вояки дивизии СС «Галичина» предстали как защитники свободы и счастья своего народа. Петр Первый там супостат, а Мазепа — славный гетман. Богдан Хмельницкий — предатель, Сталин — автор голодомора, тут уж ни убавить и не прибавить, но и москаль №1, хотя был, кажется, грузином. Достается и Ленину, не взирая на то, что он со славной гвардией порубил корни русского древа, отъял от него ветви, объявив их государствами. Ему хотелось превратить Россию в вязанку хвороста, с его помощью раздуть пожар мировой революции. Не разгорелось, а Вселенский Сатана обвинил Беса-2 в том, что как наставник вождя революции внушил ему несбыточные романтические, пусть и очень кровавые, мечты.

На одной из недавних сессий Европейской Либеральной Ассоциации, обсуждавшей ход перестройки СССР, высокой оценки удостоилось поведение ВИПа. Все удивлялись: вроде бы «Бревно», а как сумел, выбивая кресло из-под генерального президента М. Дойчева, организовать саботаж в структурах власти и забастовки в трудовых коллективах! На полях Украины созрел хороший урожай зерновых. Обращения украинских властей к российским партнерам с просьбой срочно направить горючее для уборки хлеба остались без ответа. Более того, ВИП, пошел на преступление перед хлебом насущным — запретил поставлять горючее Украине, надеясь тем самым вызвать недовольство прежде всего генеральным президентом. Пшеница перестаивала, осыпалась, и тогда украинские власти обратились за помощью к румынам. Дело было сделано — между Украиной и Россией возникло недоверие, а неутомимые аматоры теперь по сто раз на дню вещали: на душу населения у неньки Украины по хлебу первое место в Европе, по мясу и молоку тоже, и по чавуну, то есть по чугуну, стали, машиностроению, углю, электроэнергии… Даже по месторождениям золота она вдруг не заимела себе равных! По газу и нефти — пока второе, как и по автомобилям — «Запорожец» пока не обставляет «Мерседес», но если поставить еще один комбайновый движок прямо на багажник, то и «мерсам» всяким придет капут. И вывод: москали объедают Украину, живут за ее счет — геть от Москвы!

Разве Всенечистый не ведал, что он, Бес-2, снабжал его Генштаб этими разработками? Организовал он и толчок, благодаря которому Украина отложилась от России. Им стал августовский путч в Москве. Решение Верховная Рада принимала под давлением и визг аматоров. Оно было равносильно смертельному приговору тысячам предприятий — около сорока процентов производственного потенциала Союза было на Украине. Без Союза — они ничто.

Даже в области сельского хозяйства он предусмотрительно придумал один очень свежий ход. Если в России вдруг случится урожай хлеба, и она станет даже экспортировать его, то националистические круги Украины должны будут объяснять это таким образом. Высокий урожай случился потому, что в ледниковую эпоху украинские чероноземы были перемещены в Курскую, Орловскую и Тамбовскую области. Совершенно несущественно то, что эти области располагаются севернее Украины, но ведь бандеровцы никогда не были сильны ни в географии, ни в истории. Ведь суть не в том, что ледник двигался с севера на юг, а в том, что москали, куда ни кинь, везде и во всем виноваты.

Мечта фюрера по расчленению Советского Союза стала сбываться. Успехи были огромные. Радоваться бы Главлукавому общим победам, устроить пару-тройку торжественных шабашей по случаю неслыханных достижений. Но прилипчивая тревога не покидала предводителя нечистой силы — уж очень все гладко, как по маслу, шло и свершалось. А его оттирали и оттирали от всемирно-исторических достижений.

«Пока Москва стоит и здравствует, отношение ко мне будет такое же», — с бес-сильной грустью сделал вывод Московский Главлукавый.

Глава двадцать восьмая

По пути на Шарашенский вокзал Иван Петрович вспомнил, что удобнее брать билет на Рижском — там всегда мало народу. Если он отправлялся в командировки, то билеты брал или на Рижском, или Савеловском. Не без внутреннего торжества он протянул кассирше новенький паспорт. «Господи, что за страна, без паспорта билет не дадут! Скоро, наверное, и в туалет без паспорта не попадешь»,- предположил он не без возмущения, ожидая, пока кассирша оформит билет.

Поезд в Шарашенск отправлялся в двадцать три тридцать — у Ивана Петровича оставалась уйма свободного времени, более восьми часов. Первой мыслью было отправиться в сберкассу и взять со счета все деньги. Так он и поступил. При его появлении Серафима Аркадьевна даже встала, словно в заведение вошло большое начальство.

— Скажите, пожалуйста, я могу переговорить с заведующей? — язвительно спросил Иван Петрович, памятуя, конечно, что она и есть заведующая. Но еще больше о том, что она заставляла его заполнять расходные ордера, которые он затем видел на столе у мента Хорькова.

— Пожалуйста, я вас слушаю.

— Заведующая требовала, чтобы я предъявил паспорт. Прошу, — он протянул ей паспорт.

— Что вам угодно? — спросила Серафима Аркадьевна подчеркнуто официально.

— Получить все свои деньги.

— Заполните, пожалуйста, расходный ордер.

— Я утром заполнил несколько штук. Куда они девались?

— Иван Петрович, если хотите получить деньги, заполните, пожалуйста, еще один.

— И последний.

— Это как вам будет угодно. Счет закрываете?

— Обязательно.

Отсчитав деньги, Серафима Аркадьевна опять встала, положила купюры перед ним и тихо, не без дрожи в голосе, промолвила:

— Вы уж извините, Иван Петрович, меня ради Бога. Ведь заставили… И деньги даю вам на свой страх и риск — опять звонила ваша жена и требовала не давать ни копейки, пока она не добьется ареста вашего счета.

— У меня никогда не было жены. А теперь нет и счета. Но если ради Бога, то, пожалуйста. Всего доброго.

— Извините, — услышал он еще раз вослед.

« Ах, какие мы обидчивые, — иронизировал он над самим собой, выйдя из сберкассы. — Плохая тетя обидела хорошего мальчика. А если Варварек в отместку устроит ей какую-нибудь пакость? Хорьков-мент заставил. Под угрозой неприятностей, вплоть до увольнения. А дома внуки, зять пьет, дочь — шалава. Если зять пьет, то дочь, конечно же, шалава. Не по-христиански, не по-людски поступил…»

И вернулся в сберкассу. Серафима Аркадьевна сидела на своем рабочем месте, опустив голову.

— Серафима Аркадьевна, это вы меня, пожалуйста, простите.

Она встрепенулась, опять вскочила на ноги, лицо засияло, глаза молодо заблестели и от радости показались слезы.

— Ну что вы, Серафима Аркадьевна, что вы, — он неловко уговаривал ее.

— У нас с вами словно прощеное воскресение, — сказала она, смахнув платочком слезы, и с благодарностью и нежностью взглянула на него.

«Какой же она в молодости была красавицей!» — подумал он и, попрощавшись, покинул сберкассу. Теперь он был доволен собой: доставил радость человеку. Хотя и тут была корысть: не хотелось оставлять о себе плохую память. Не без того… Выражение «прощеное воскресение» прозвучало в ее устах совершенно по-новому, как бы открывая сокровенный смысл. Воскресение через прощение — вот христианская мудрость. В покаянии есть тоже великий моральный смысл — очищения от скверны, но, к сожалению, о покаянии витийствуют те, кому в первую очередь и надо бы покаяться. Они же, моральные мародеры, терроризируют тех, кому не в чем каяться.

…Опять «пошло кино». Перед его глазами возник осенний лес, который пронзали яркие, но почти не греющие солнечные лучи. Мостик между небольшим прудом и навесом над родником. Из трубы журчит чистейшая вода, льется в трехлитровую банку в руках у старика. За водой очередь. Многие тут знают друг друга, беседуют, коротая время. Иван Петрович вспомнил: родник в Битцевском парке, имение принадлежало Лопухиным, родителям первой жены Петра Первого. Не раз и не два пивал государь здесь студеную ключевую воду, поправляя после вчерашнего застолья здоровье.

И вдруг зашуршала сухая листва под ногами бегущих людей в черной униформе и черных масках. С автоматами в руках. Среди них Степка Лапшин. Трезвый, как стеклышко, в длиннополом, модном среди приватизаторов пальто, и в какой-то куцей тирольской шляпе — только петушиного пера и не хватало. Глаз неизвестной телекамеры немного задержался на попике в ярко-синей скуфейке и с сизым носом, которым он то и дело пошмыгивал. У попика в руках было ведерко с водой и кистью с длинной и густой щетиной — должно быть, духовное лицо заявилось что-то окроплять святой водой, но пока пряталось за деревьями.

— Граждане, объявляю, что родник и пруд являются моей частной собственностью. Вот документ о приватизации! — Степка достал из коричневой кожаной папки какое-то свидетельство и помахал им перед очередью. — С этого момента устанавливается цена: два цента за литр. Здесь будет сооружен цех по разливу воды, будете приходить и покупать воду в пластиковых бутылках и бутылях.

— А кто вы такой? — спросила старушка в очках и в пальто с потертым лисьим воротником.

— Я — предприниматель.

— В гробу мы видели таких предпринимателей, — произнес не совсем трезвым голосом огромный парень, выходя из очереди.

А внизу, в приямке перед трубой, двое в черных масках требовали плату у старика за две трехлитровые банки воды. Старик пытался с сумкой, где стояли банки, подняться по ступенькам, но в масках настойчиво возвращали его в приямок. Толпа возмущенно зашумела.

— Не трожь батю, слышите, вы! Кому я сказал? — повысил голос парень.

Однако черные маски, не обращая на него никакого внимания, в очередной раз сдернули старика со ступеньки. Тот сумку не удержал — лопнули банки и захрустело стекло. Этот звук сыграл роль команды: старушка в очках с размаху ударила белой пластмассовой канистрой по голове Степку Лапшина. Мужики, а среди них были еще участники Великой Отечественной войны, скрутили его, отняли и изодрали в клочья Степкину грамоту. Бабы молотили его по голове сумками с пустыми бутылками. А парень прыгнул в приямок, схватил за шиворот черные маски и стукнул их лбами, сорвал с одного автомат и пустил очередь над головами еще нескольких непрошеных гостей, стоявших для устрашения наизготовку. Услышав свист пуль над головой, они бросились наутек, петляя, как зайцы, между деревьями. Попик, явившийся сюда переводить собственность в ранг священной и неприкосновенной, неожиданно, с прытью бурсака, рванул с места и, расплескивая святую воду и поддерживая подол другой рукой, взял курс на станцию метро «Битцевский парк».

Между тем, взяв Степку Лапшина за руки и ноги, кричавшего что-то насчет льгот, которые получат при покупке воды все присутствующие — стоит только всех переписать. Но мужики переписываться не пожелали и на счет три швырнули его в пруд под общий смех. Пока он барахтался в воде, парень выволок на мостик двух его напарников, еще не совсем пришедших в себя. Отстегнул магазины от автоматов и, вышелушивая из них патроны, швырял в Степку Лапшина. Напоследок разбил автоматы о ствол старого ясеня и велел Степкиным бандитам больше не появляться здесь, иначе в следующий раз поотрывает им головы. Степка же, во избежание новых неприятностей, выбрался на противоположный берег и дал стрекача.

— Чем не метафора, а? — спросил объявившийся рядом с ним двойник — как ни в чем не бывало он пересекал с ним Звездный бульвар, чтобы выйти по улице Бочкова на проспект Мира. — Не только наркоиглу приватизируют, — двойник при этом кивнул назад, на вонзившуюся в свежее осеннее небо Останкинскую телебашню, — а и родники. У Степки не получилось, значит, Грацианскому внучку родничок достанется. Стало быть, недра, то, что дается народу Богом. Чувствуя, что по этой линии у них не все в порядке, проходимцы таскают с собой попов. А те брызжут налево и направо, освящая неправедные, неугодные Богу, более того, великогрешные дела.

— Зачем ты мне все это показываешь и рассказываешь? Я что — слепой, сам не вижу?

— Опять гордыня обуяла? — строго спросил двойник. — Зачем показываешь… Это дар прозрения, а не кино, как ты его называешь. Великий дар во имя великой цели. Но ты, судя по всему, не в масштабе проблемы и не в масштабе всевышнего промысла. Много ты еще не видишь, многого не понимаешь. Поэтому и дар слова для тебя пустяк, вот ты им и не пользуешься. Я уж не говорю о даре действия — оно свойственно только живым.

— Когда пользоваться, если я из милиции не вылезаю?! — возмутился Иван Петрович.

— И то верно, — неожиданно согласился двойник. — Тебе нужно душу оживить любовью, а не иссушать коварством и корыстью, злом и ненавистью. Иди к новоявленной Магдалине — ждет тебя. Но запомни: за миг любви расплачиваются вечными страданиями. Зато любовь — единственное, что есть райского на Земле.

«Все-то он знает!» — воскликнул в душе Иван Петрович и хотел спросить всезнайку о том, куда же девался Советский Союз, где теперь Москва и вообще все это происходит на планете под названием Земля или в каком-то параллельном или потустороннем мире. Однако двойник, не доходя улицы Бочкова, исчез.

В подсознании, зачем лукавить, шевелилось желание позвонить Магдалине – двойник сделал его осознанным. Ему захотелось, как он когда-то сообщал симпатичным бабам в доме литераторов, чего-то ласкового, теплого, женского… Редко кто из них мог устоять после таких слов, произнесенных с невероятной сиротской бесприютностью.

Звонить и договариваться о встрече не стал. Магдалина жила в мрачном сером доме напротив типографии Госзнака. Раньше тут обитала комсомольская номенклатура, теперь живали ее потомки — это было видно по расхлябанным, разбитым входным дверям и неухоженным, давно некрашеным стенам, грязным светильникам в подъездах.

«А если она до сих пор сидит в обезьяннике? — возник неприятный вопрос перед ее квартирой. — Какой заботливый ухажер: дама в обезьяннике, а он коньяк жрет с начальником милиции! Да что же это такое: я везде опаздываю, недоделываю, как говорят бюрократы, не на уровне. Потерял чувствительность, оглох морально и душевно? Самое паршивое, что все в момент свершения представляется вполне нормальным и приемлемым, а потом, когда начинаю вдумываться, то оказывается, что поступаю постыдно. Должно быть, совесть мою заскорузлую тормошит двойник, тычет мне под нос: «Полюбуйся, какой же ты охламон, если попросту не подонок».

Рука зависла над звонком. Без цветов, без шампанского — в гости прет, как бомжара. Если дома, решил он, тут же разворачивается и едет к ВДНХ покупать цветы и шампанское.

Она открыла после звонка почти в тот же миг — было такое впечатление, что стояла за дверью и поджидала. Но глаза ее от удивления стали еще огромнее, она схватила его за рукав и втащила в прихожую. Он сопротивлялся, отговариваясь, что ему нужно на некоторое время отлучиться, а потом вернуться.

— И не пытайтесь! — она решительно тащила его по коридору в свою комнату. — Когда я уходила из милиции, ваш портрет на стенд с названием «Разыскиваются преступники» наклеивали! Вам нельзя показываться на улице — схватят тут же!

— Меня без стенда сегодня трижды задерживали! Схватят четвертый раз — ну и что?

— Иван Петрович, милый, не выступайте, — она прижалась к нему гибким фигуристым телом и нежно поцеловала в щеку. — У меня все, что надо, найдется… Если честно, я знала, чувствовала, что ты придешь.

И опять поцеловала. Целомудренно целовала, и он почувствовал, как все его тело пронзила дрожь. «Какой ток пошел, вот это ток! Вот это «Играй мой гормон!» — подумал он и, оглушенный ее лаской, только растерянно мотал головой. Причем со стороны это, наверное, выглядело очень смешно — иначе она не расхохоталась бы.

Глава двадцать девятая

Первая леди Ошараш-Ишевернадии в государственной деятельности неуклонно брала пример с легендарной восточной царицы Эсфири. Ей и в подметки не годились все эти мадам м.дойчевы, бобдзедунихи, рыганихи, бушевалки и клиторки. Ритка-баронесса вне сравнений — была хозяйкой, главой правительства великой державы, а Кристина Элитовна всего лишь жена главы государства, нарядившегося на политической карте мира как прыщ. Она это очень хорошо понимала, как и то, что ей надо быть исключительно мудрой первой леди. Теперь ей стало понятнее, почему немногочисленные народы осторожнее и мудрее, чем беспечные многочисленные.

Она отдавала себе отчет в том, что ошараши и ишеварнады — искусственные народы, родившееся в необузданном воображении Собакера и ему подобных так называемых интеллигентов, поэтому у них нет в генетическом коде обостренного инстинкта самосохранения, выживания и сопротивления. По большому счету Ошараш-Ишеварнадия — государство-бомж. Без традиций государственности, да мало ли таких на постсоветском пространстве! И еще Кристина Элитовна поняла, что быть первой леди, это не диссертации о лирическом придыхании кропать.

По ее мнению две вещи для блага государства были несомненными: величина занимаемой территории и многочисленность населения. Не считая степени экономического развития, разумеется. Территория бывшего уезда была маленькой, но все равно пяток Бельгий на ней разместилось бы. Не расширение площади, а качество населения было ее головной болью. А оно вконец спившееся, с подавленной волей и желаниями. Трудно стало найти даже в деревнях нормальных мужиков, стопроцентно здоровых физически и морально. Бабы, стервы, тоже пьют, как перед погибелью, не желают рожать детей. А если и рожают, то для домов ребенка.

Поэтому цены не было движению по осеменению одиноких женщин великим ошамхалом. Тут сама судьба, можно сказать, улыбнулась Кристине Элитовне, когда она узнала, что «Люся» была поздно вечером наедине с Декретом Висусальевичем, причем довольно продолжительное время. На следующее утро Кристина Элитовна с помощью милиции узнала адрес, вызвала бригаду врачей и явилась к ней на дом — в двухэтажку из красного кирпича, построенную когда-то для семей шарашенских пожарных.

После любовных утех «Люся» все еще дрыхла, когда к ней заявилась куча народу. Хорошо, что кроме нее никого дома не было, иначе пришлось бы объясняться и с родителями. Вчерашняя вакханка испугалась, когда увидела на пороге первую леди, а вместе с нею кучу народу и в милицейской форме, и в белых халатах.

— Не бойся, девочка, — ласково сказала Кристина Элитовна и по-матерински погладила ее бархатное и теплое плечо.

Следовало отдать должное вкусу Декрета Висусальевича — девушка была красивая и при здоровье. Хотя в последнем надо было убедиться с помощью врачей. Если бы он покусился на какую-нибудь дурнушку, вряд ли в этом случае первая леди оставалась бы последовательницей мудрой Эсфири. Ему крепко бы досталось, будь он хоть трижды великий ошамхал.

Кристина Элитовна закрылась с юной любовницей мужа на кухне. У «Люси» со страху дрожали губы и руки.

— Успокойся, пожалуйста. Никаких неприятностей тебя не ожидает. Более того, если ты и дальше будешь отдаваться моему мужу, я скажу тебе только спасибо. Но при одном условии: заниматься сексом только с презервативами. После полового акта презерватив надо аккуратно снять и сдать тут же дежурному врачу. Милая, меня не убудет, а с тобой у него будет продуктивнее отдача спермы. Она пойдет на осеменение одиноких женщин и тех девушек, которые пожелают обзавестись ребенком от ошамхала. Кстати, тебе с сегодняшнего дня будет назначен оклад. Само собой разумеется, никаких посторонних половых контактов. Регулярный медицинский осмотр. У врачей будешь также получать необходимые медикаменты и специальные презервативы. Согласна?

— Конечно, Кристина Элитовна.

— Вот и хорошо. Есть вопросы?

-Да. А если Декрет Висусальевич откажется от презервативов?

— Пусть только попробует! — засмеялась Кристина Элитовна.

— А мне можно будет заиметь от него ребеночка? — осмелела «Люся». — Вдруг я вчера забеременела?

— А сколько раз он кончил? — все же ревниво спросила она.

— Пять раз, — потупив взор, ответила вакханка.

— Пять раз?! — воскликнула ошарашено первая леди. — А сколько раз ты кончила?

— Ой, он пять раз, а я бессчетно…

Кристина Элитовна едва не взбесилась от таких признаний. Пять раз за вечер, когда он столько раз имеет с нею дело в течение полугода! Это же надо, какой он еще кобелина любвеобильный! Лицо первой леди позеленело от досады и зависти, а Люся, сообразив, что была излишне откровенна, приготовилась к тому, что ошамхалка вцепится ей в волосы. И, съежившись, закрыла глаза от страха. Однако огромным усилием воли Кристина Элитовна совладала с приступом ревности и обиды. Очень хотелось расцарапать юной нахалке румяные щечки, а вместо этого она ласково пошлепала по ним ладонями и произнесла:

— Продолжай в том же духе.

Вернувшись домой, она все же дала волю чувствам — изорвала на мельчайшие клочки официальный портрет мужа, который висел теперь во всех учреждениях Ошараш-Ишеварнадии, а потом выпила два фужера водки — без закуски, фужер за фужером. «Ну, кобелина, я тебе покажу»,- эта угроза сама выскакивала из уст, сколько бы ни пыталась она об этом даже не думать.

Перебесившись, первая леди наведалась в пищеблок, проверила подготовку к обеду великого ошамхала. Декрет Висусальевич всегда стремился обедать дома, и это осталось неизменным. Теперь он часто приглашал с собой на дружеский обед всевозможных визитеров со всего мира, и Кристина Элитовна как первая хозяйка молодого государства должна быть всегда наготове накормить хоть двадцать человек. Почему двадцать — столовая в их квартире больше не вмещала. Из дома, в котором они жили, пришлось выселить всех жильцов, разместить службы, но это было временной мерой. Она настояла на том, чтобы Белый домик был реконструирован и чтобы в нем, как в Нью Голд Орде, жила семья главы государства.

На радостях Собакер, ставший народным архитектором Ошараш-Ишеварнадии, тут же в своем проекте совместил заокеанский Белый дом и Капитолий, упрятав постройку под огромный купол, напоминающий то ли перевернутый вверх дном ночной горшок, то ли медвежью шапку английского гвардейца. По его словам сооружение должно было придать ощущение мощи и в то же время своеобразие столице нового государства. И настаивал, что это вовсе не ночной горшок и не гвардейская шапка, а прообраз древней короны короля Ошараш-Ишеварнадии. Откуда взялся еще и король, он толком не объяснил, поскольку вопрос находился в стадии изучения.

Кристина Элитовна настаивала, чтобы Декрет Висусальевич получил отзыв на проект от академика науки Аэроплана Леонидовича Около-Бричко. Она не забыла, как Аэроплан Леонидович написал научный донос в губернию на замысел Собакера перестроить Шарашенск в виде пяти континентов — в качестве памятника братскому международному интернационализму всего прогрессивного человечества. И оказался прав: не интернационализм на постсоветском пространстве стало ведущей идеей, а суверенизация и национализм. Сейчас на месте Шарашенска наверняка бы загнивало так называемое Среднешарашенское море, в котором по замыслу Собакера должны были плавать-вращаться пять островов-континентов и размножаться киты молочно-мясного направления. На море, вернее, болото денег, может быть, и хватило бы — перегородить речку Шарашку плотиной, затопить старый Шарашенск, а вот на острова — нет. Да и электроэнергию давно бы Чумейко-Чумайс отключил.

Однако великий ошамхал не внял совету супруги — академик науки занимал высокий государственный пост и обращаться к нему с такой мелочью не решился. По этому поводу она устроила ему небольшой семейный скандал. Министерша финансов, которая до высокого назначения работала кассиршей шарашенской сберкассы, то и дело намекала Кристине Элитовне, что содержание одного лишь ошамхальского аппарата казне становится не под силу. К тому же Собакер, добившись финансирования реконструкции Белого домика вне всякой очереди и получив первые тридцать миллионов рублей, только разрушил одну стену здания, а деньги умыкнул. Закупил несколько сот тонн технического спирта и занялся организацией подпольного завода по выпуску фальшивой водки.

— Мне открыто говорят, что мы дорого казне обходимся! Много тратим на обеды, на содержание обслуги, охраны. Я аппетит потеряла после этого — так и кажется, что ем ворованное. А Собакер украл тридцать миллионов и собирается на них наварить еще триста! Создается впечатление, что ты перестал мышей ловить! Надо конфисковать технический спирт и самому государству или подставной фирме заняться поставкой в Россию самопальной водки. Россия большая, она все вылакает, — разошлась тогда Кристина Элитовна.

— Вот тут права — ты. Но насчет Около-Бричко — нет. Полагаю: через министерство иностранных дел послать официальное приглашение — вот.

— Друзей приглашать через министерство иностранных дел? Это министерство должно работать на то, чтобы нас подкупала Западная Европа и Нью Голд Орда. Чтобы зарубежье втянулось в азартную игру по разыгрыванию ошараш-ишеварнадской карты против России. Не надо забывать, что мы и сегодня живем на девять десятых за счет дотаций из России. Газ, уголь, горючее, электроэнергия — все российское и по самым низким ценам. И независимость поэтому должна быть особой. Мы от России должны быть независимы, но Россия от нас — нет и никогда. Тут вовсю надо следовать примеру Чикерии — головы режут русским как баранам, рабство возродили, а Европейская Либеральная Ассоциация возносит их до небес как борцов за свободу. Так что чем больше мы будем подчеркивать свою независимость, тем Россия будет щедрее к нам, чтобы сохранить свое влияние.

Поэтому Аэроплану Леонидовичу лучше позвонить по-дружески, пригласить неофициально, обласкать — ведь нам надо подумать о формировании своего лобби в российских властных структурах. Кто-то же должен защищать там наши интересы, естественно, далеко не бескорыстно? Чем щедрее будем им платить, тем больше получим!

— Может, министром иностранных дел назначить — тебя? — спросил супруг.

— Хочешь загрузить работой? У меня и так дел невпроворот. А если официальный визит? Глава государства с супругой, она же и министр иностранных дел — нас все засмеют!

— Вообще-то опять права — ты, — согласился великий ошамхал и нахмурился.

После этого разговора прошло несколько недель, и Кристина Элитовна обнаруживала его результаты в государственных делах. Спирт конфисковали — Собакер тут же появился у великого ошамхала с предложением поставить грандиозный государственный памятник святым Вису и Салию. На месте православного храма, который по его настоянию был взорван.

— Вначале реконструкция Белого домика, после него и памятники — давай, — ответил великий ошамхал, прозрачно намекая на исчезнувшие тридцать миллионов.

— Чтобы заиметь большие деньги, предлагаю поставить вопрос о выплате Россией компенсации за тысячу лет оккупации нашей державы. Когда Вещий Олег ходил мстить неразумным хазарам, то он силой оружия покорил государство Ошараш-Ишеварнадию. Нас насильно крестили. Причем несколько раз. В хазарском иудаизме или персианском мусульманстве мы лучше бы сохранили свое своеобразие. Надо потребовать заплатить нам за порушенное национальное самосознание, за насильственную русификацию, — фонтанировал оригинальными государственными идеями глава грохота — нижней палаты парламента.

— Если такой умный — ты, то потребуй вначале компенсацию за татаро-монгольское иго с Россией — вместе. Деньги будешь требовать — с кого, а? Не ссорь с Россией — меня, иначе разгоню к чертовой матери твой грохот, а в каталажку — тебя. Поскольку зубы придется класть на полку — всем нам. В каталажке поневоле придется объявлять политические голодовки — тебе, — великий ошамхал страшно рассердился, поскольку Собакер нахально влез в компетенцию главы государства, которому принадлежало конституционное право определять внутреннюю и внешнюю политику.

Для чего принимал конституцию грохот, если глава нижней палаты ею не руководствуется? Вообще грохот и диван немало в конституции наколбасили. Чего стоит одна лишь фраза: «Суверенный народ независимого государства Ошараш-Ишеварнадии торжественно провозглашает: смертная казнь — временное наказание»? Все, кому не лень, изгаляются над этим положением, пинают основной закон как мяч, набитый старым тряпьем. Ведь конституция писалась методом с миру по нитке, вот и вышло не голому рубашка, а курам на смех. Поэтому Кристина Элитовна давно супругу предлагала Собакера окоротить — складывалось впечатление, что только к нему прилипло м.дойчевское ускорение, и он все никак не остановится. Выдает себя за либерала и реформатора, чтобы поддерживали и за бугром, и за океаном. Если окорот не возымеет действия, поможет укорот. Глава государства и первая леди единым фронтом воевали против неистового архитектора.

Декрет Висусальевич явился на обед в прекрасном расположении духа. Кристину Элитовну кольнула ревность, но она в самом зародыше задавила желание закатить ему сцену. Великий ошамхал заказал кусок запеченного мяса побольше — еще бы, поистратил силы вчера с «Люсей», решил восстановиться.

— Сметана весьма помогает, — подсказала язвительно она.

— Не пойму, к чему это — ты, — пробормотал великий ошамхал, набивая рот мясом.

— На свидание идешь. Можно и сырыми яйцами мужскую силу поддержать. Ты не очень-то увлекайся, помни, какие твои годы. Придется еще траур дня на три объявлять, а хоронить не на что. В казне — шиш с маслом.

— Дорогая, все еще ревнуешь — ты?! — воскликнул Декрет Висусальевич и захохотал. — Ведь договорились же! Дело государственной важности, не шуры-муры — так? Насчет же денег не беспокойся. Буквально час назад говорил с председателем правления Межордынского данайского фонда, и двадцать миллионов ньюголдордынских тугриков на условиях льготного кредита переведут сегодня же — нам!

— Неужели правда? — не поверила Кристина Элитовна.

— Конечно!

-Ой, какой ты молодец. Дай я тебя поцелую, хотя ты и жеребец еще тот, но поцелуя заслужил, — и Кристина Элитовна чмокнула с оттяжкой лоснящуюся щеку супруга.

Затем, как и повелось у них с недавних пор, пошел разговор о Собакере и Ширепшенкине. Глава грохота явно оттеснял на задний план главу дивана, а метода Эсфири не позволяла усиливаться кому-либо из соперников во избежание того, чтобы во имя высших государственных интересов не пришлось лишать кого-нибудь из них головы. Хотя Эсфирь не остановилась перед уничтожением семидесяти пяти тысяч древних персов — по сей день это событие отмечается как очень большой праздник.

— Между прочим Сучкарев, подколодный этот, рассказал интересные факты — очень, о родных братцах Собакера. Один живет на Украине, фамилия у него Цюцько. Еще один — в Белоруссии, у этого фамилия — Псяпан. Причем Цюцько, являясь яростным украинским националистом, поехал жить в Нью Голд Орду с целью стать там яростным ордынским националистом — ну и ну! Но там его до полусмерти избили негры по названию афроордынцы. Цюцько долго судился с полицией, поскольку полицейские из афроордынцев спокойно взирали над расправой — над ним, и даже никого не арестовали. Судился-рядился Цюцько с полицией, а потом сделал вывод: «Да новые золотоордынцы в сто раз хуже москалей!» и вернулся на Украину — вот как!

Но самое забавное: Псяпан жил в Казахстане и был там, естественно, казахским националистом. Попытал счастья в Германии, выдав себя за поволжского немца. Но был разоблачен как казахский националист, который притеснял не только русских, но и немцев. Тогда он приехал в Белоруссию, стал ходить в костел, выдавая себя за стойкого католика. Возглавил оппозицию в одном из местечек. Добивается статуса жертвы политических репрессий, мечтает стать политэмигрантом в Нью Голд Орде. Но братец Цюцько его под монастырь подводит со своими непрекращающимися тяжбами против ордынской полиции — так-то вот! Семейка еще — та. На большой!

И Декрет Висусальевич поднял руку с торчащим верх большим пальцем — официант, который наготове стоял в коридоре между столовой и кухней, чтобы не слышать, о чем говорят за столом, жест расценил как высочайшее одобрение обеда.

— Ты только к нашим тугрикам Собакера не допускай, — посоветовала Кристина Элитовна.

— На пушечный выстрел — не ближе, — уточнил верховный ошамхал