Шестая часть (Новорусская история)

Обнюхаться надо, поговорить про жизнь, выпить бутылку-другую, а на закусь – о деле. Мне спешить некуда, у меня, считай, еще двенадцать годков в прикупе. А тебе вынь да положь толковище фени. Не-е-ет, так не пойдет! Римма, мечи на стол! – неожиданно он крикнул куда-то в глубину дачки.

Велимир почувствовал себя, что называется, не в своей тарелке – Вован сразу взял над ним власть. Через некоторое время в гостиную вошла фигуристая молодайка с подносом в руках, приветливо улыбнулась гостю, поставила запотевшую бутылку «Столичной», селедку под шубой, маринованные маслята, огурцы-помидоры и, как ни странно, два аппетитных на вид лаваша.

Обнюхаться надо, поговорить про жизнь, выпить бутылку-другую, а на закусь – о деле. Мне спешить некуда, у меня, считай, еще двенадцать годков в прикупе. А тебе вынь да положь толковище фени. Не-е-ет, так не пойдет! Римма, мечи на стол! – неожиданно он крикнул куда-то в глубину дачки.

Велимир почувствовал себя, что называется, не в своей тарелке – Вован сразу взял над ним власть. Через некоторое время в гостиную вошла фигуристая молодайка с подносом в руках, приветливо улыбнулась гостю, поставила запотевшую бутылку «Столичной», селедку под шубой, маринованные маслята, огурцы-помидоры и, как ни странно, два аппетитных на вид лаваша.

— Ну, со свиданьицем! – поднял рюмку Вован, чокнулся и опрокинул ее в рот, закинув назад голову, тут же продолжил: — Закусывай, Бульдозер, и рассказывай, кто ты да откуда…

Водка ударила Велимиру в голову, но и принесла расслабление – и он стал рассказывать, что родился в соседнем, женском лагере, что отец его тоже сидел ни за что, вернее, за сочинение стихов.

-Так-так, — то и дело повторял Вован, словно выпуская короткие очереди из автомата. – Так-так…

— Выходит, в родные стены приехал, да, сынок? — спросил Вован и потянулся к нему, чтобы по-отечески потрепать за вихры. — Кстати, Римма из твоего родного лагеря. Я тоже не в дворце родился, представь себе, мы с тобой коллеги по филфаку, а феню я не люблю, так, для баловства в свободное время составил словарик, ну и презентую экземплярчик тому, кого коронуем. Раздал всего-то два экземпляра, не бойся, найдется и для тебя — нечего тебе, сталинскому сынку, пытать вопросами всякую шушеру. Пользуйся как своей работой, даже издать отдельной книгой можешь, но только не в помощь легавым…

С тех пор Вован взял его под крыло, полюбил, как родного сына. Велимир, приезжая к нему в гости, с его помощью написал диссертацию и подготовил к печати словарь воровского жаргона. Спустя года полтора после первой встречи Вован досрочно освободился, вернулся в цеховики, его опять посадили, в тот же лагерь, в ту же дачку – и так он кантовался вплоть до перестройки, когда его освободили в последний раз и больше, чтобы он ни вытворял, больше не сажали.

В разгар перестройки Вован предложил заняться сбытом красной ртути – нечего бумажную пыль в библиотеках беспокоить, пора заняться денежным делом. Видимо, Вован знал, что красная ртуть – чистой воды лажа, обыкновенная ртуть, подкрашенная дамским маникюрным лаком, поэтому и поставил условие: самому не торговать, действовать только через дилеров. Вот тогда и привлек Бульдозер к торговле ртутью Лёху Медового и Никиту Семенникова, которые поставляли ее в разные страны. Ни разу не задержали их ни на границе, ни в таможне – Вован обеспечивал прикрытие, за что и брал сорок процентов прибыли. Валюта текла в карманы Бульдозера рекой, пока вдруг не нашли трупы Лёхи и Никиты – им в рот влили раскаленную ртуть. Бульдозер не на шутку сдрейфил, и Вован отправил его по чужим документам в Латинскую Америку, держал его там, периодически советуя переезжать из страны в страну, пока скандалы с аферой не утихнут.