Шестнадцатая часть (Новорусская история)

И так стало жалко его и себя, что глаза наполнились слезами и, не помня себя от отчаяния, оттолкнула одного из охранников и прыгнула за борт. Она плыла к берегу, который виднелся вдали в дымке. Ей кричали с их судна, в матюгальник — с большого корабля, а она плыла и плыла.

Откуда-то взялся нарядный катер — с него бросили спасательный круг, но Аделаида не воспользовалась им. На катере стоял молодой человек в морской фуражке с огромной кокардой — видимо, владелец или капитан. По его команде в воду бросились два дюжих матроса, вмиг поймали в воде Аделаиду. Она сопротивлялась, кричала,

И так стало жалко его и себя, что глаза наполнились слезами и, не помня себя от отчаяния, оттолкнула одного из охранников и прыгнула за борт. Она плыла к берегу, который виднелся вдали в дымке. Ей кричали с их судна, в матюгальник — с большого корабля, а она плыла и плыла.

Откуда-то взялся нарядный катер — с него бросили спасательный круг, но Аделаида не воспользовалась им. На катере стоял молодой человек в морской фуражке с огромной кокардой — видимо, владелец или капитан. По его команде в воду бросились два дюжих матроса, вмиг поймали в воде Аделаиду. Она сопротивлялась, кричала, царапалась и кусалась, но ей связали руки веревкой, и катер потащил ее и матросов к большому судну. Возле него ей связали и ноги, и когда матросы ловили трос лебедки, чтобы поднять ее, вверх ногами, на большое судно, она крикнула типу в морской фуражке со всей ненавистью, на которую была только способна:

— Будь проклят, подонок!

И получила кляп в рот.

6

В купе настойчиво постучали чем-то металлическим.

— Пошла вон отсюда! — послышался непреклонный голос начальника охраны. Поезд стоял, и слышимость была хорошая.

— А может, им чего-то надо? – с неистребимым донбасским акцентом возражала Уля и выбила на двери короткую очередь, которая тут же была прервана старшим рындой.

— Давай, давай вали отсюда, — выпроваживал он ее из вагона и даже пригрозил отдать ее своим изголодавшимся мужикам.

— А я и не против! — воскликнула Уля, но тут же нарвалась на грубость.

— Вали отсюда, прошмандовка! — эта команда была последней, которую в купе расслышали — поезд дернулся, заскрипели, разжимаясь, тормоза, загремело набирающее скорость железо.

— Какие невоспитанные телохранители! — поморщилась Аделаида, даже отодвинулась от него, видимо, возмутилась, сделала глоток шампанского.

— Сразу видно даму, которая за бугром набралась хороших манер. Тебе с этими грубиянами придется иметь дело, — жестко сказал он. И пожалел, что так грубо намекнул ей на пребывание в забугорном сексуальном рабстве, на которое ведь сам ее обрёк.

— Они и меня сейчас погонят? — синие глаза у нее сразу потемнели, как вода перед ненастьем. А внутри нее так и ёкнуло: «Неужели и он узнал меня?!»

— Нет, ты поедешь со мной. И жить будешь у меня… — ему не хотелось вступать с нею в препирательства, какие-то выяснения, уточнения. Сказал — значит, решил. И точка.

Но его решительность только распалила ее.

— Извини, и в каком же качестве? — с издевкой вопрошала она.

— В том, в каком захочу. А ты — в каком для себя придумаешь…

От возмущения на щеках Аделаиды вспыхнул даже румянец. Схватила фужер, залпом допила шампанское, пересела на диван напротив.

— Как это понимать? Я свободный человек…

— Это тебе только кажется…

— А если я не хочу?

— Захочешь. Только что ведь захотела, и еще захочешь…

— А ты хам…

— Спасибо за комплимент, — произнес он не без иронии.

— Так кем же я буду? Любовницей, наложницей, гёрл-френдой или вообще болонкой для выходов на публику? Ну не женой же и не невестой…

— Что не женой и не невестой — уж это точно.