В поисках Цацы (Часть 76)

Потом замедлил движение и, наконец, совсем остановился. Тоненькие лапки еще шевелились, но он уже не двигался, наверное, начал замерзать.

И я подумал: «Вот храбрец!» И действительно, мотылек, конечно, замерзнет, но он не побоялся пойти по трудному пути и совершил свой «прыжок в неизвестность». Надо двигаться, преодолевать трудности. Движение — жизнь, остановка — смерть! Только вперед, но не по кругу. Не стоять на месте, а вырваться хоть на миг из водоворота повседневности.

Он, этот мотылек, трепетал своими крылышками на холодном ветру, как герой-знаменосец — развевающимся полотнищем флага в бою. Казалось, он пытается взлететь!

Потом замедлил движение и, наконец, совсем остановился. Тоненькие лапки еще шевелились, но он уже не двигался, наверное, начал замерзать.

И я подумал: «Вот храбрец!» И действительно, мотылек, конечно, замерзнет, но он не побоялся пойти по трудному пути и совершил свой «прыжок в неизвестность». Надо двигаться, преодолевать трудности. Движение — жизнь, остановка — смерть! Только вперед, но не по кругу. Не стоять на месте, а вырваться хоть на миг из водоворота повседневности.

Он, этот мотылек, трепетал своими крылышками на холодном ветру, как герой-знаменосец — развевающимся полотнищем флага в бою. Казалось, он пытается взлететь!

Эта страстная речь очень удивила Валеру. Мальчик, раньше немногословный и будто всегда полусонный, сейчас совершенно преобразился.

Он стоял, как в раме на фоне светлого окна, ровно, чуть ли не величественно, с гордо поднятой головой. Валере даже показалось, что Толик чем-то стал похож на героя или на его кумира — поэта Маяковского.

«Ну и Тормоз!» — подумал он и сказал мягко, но покровительственно:

— Старик, поверь мне, это совершенно не будет смотреться.

Толик сник от этих слов. Он посмотрел на Валеру и вдруг понял: тот его выпроваживает.

Валера сказал:

— Ну все, пока! Я все понял! Иди уроки делать! Мне еще надо позвонить. Не мешай. Видишь — обвал!

Он встал с кресла и, показывая на разложенные по полу подрамники, направился в коридор.

Толик в два прыжка оказался в проеме двери перед Валерой и закричал:

— Подожди! Послушай! Сядь! — Ему казалось, что от него убегут все слова, которые он хотел сказать.

— Ну ты и настырный! — обреченно проговорил Валера и плюхнулся обратно в кресло.

Толик широко улыбнулся и продолжил:

— Я хочу нарисовать! Теперь тебе понятно, какую картину — крохотного мотылька на заснеженной дороге. И лупу повесить на стену, чтобы можно было разглядеть, какие у него малюсенькие тоненькие ножки, полупрозрачные пепельно-коричневые, трепещущие крылышки и любопытные, как точечки, глазки.

— Ну ты даешь! Может, еще микроскоп? Слушай, а давай сделай коллаж! Можно склеить настоящие прелые листья и вату в виде снега и разместить все это как на макете, но повесить, как картину, и приклеить настоящего засушенного мотылька? — сказал Валера уже с интересом.

Толик, придав голосу солидность, подражая учителю географии, заговорил:

— Нет, макетом невозможно передать ни движения мотылька, ни падающего с неба, словно манная крупа, снега, ни холодного ветра, ни слабого осеннего освещения в лесу.

— Ну, не скажи-и, я видел такие инсталляции, — пытался перебить его Валера.

Но Толик, не обращая внимания, веско возразил:

— Нет, получится мертво! — Он вдруг хлопнул себя по лбу, полез в карман и достал оттуда коробочку из-под мини-шахмат, открыл и стал внимательно в нее вглядываться. — У-у-у, смотри-и! Шевелится! — почему-то шепотом удивленно сказал Толик.

И вдруг на их глазах мотылек ожил и вылетел из коробочки.