Часть 23

Пса своего он почему-то называл Паныч, хотя весь внешний вид его просто вопиял о пролетарском происхождении. Паныч был суровым, серьезным существом, не признающим никаких шалостей ни со стороны людей, ни со стороны подобных себе. Старьевщика такое отношение к жизни питомца вполне устраивало, так как работа у него была трудная, можно сказать, рискованная, не всегда вызывавшая адекватные чувства у молодежи – жестокосердые мальчишки швыряли в старьевщиков камнями и выкрикивали оскорбления. А так – они обходили старьевщика Зильбермана стороной, потому что мрачное выражение морды Паныча не обещало им ничего хорошего.

Мурзилка впервые узрела собаку старьевщика, когда Зильбермана заманила в

Пса своего он почему-то называл Паныч, хотя весь внешний вид его просто вопиял о пролетарском происхождении. Паныч был суровым, серьезным существом, не признающим никаких шалостей ни со стороны людей, ни со стороны подобных себе. Старьевщика такое отношение к жизни питомца вполне устраивало, так как работа у него была трудная, можно сказать, рискованная, не всегда вызывавшая адекватные чувства у молодежи – жестокосердые мальчишки швыряли в старьевщиков камнями и выкрикивали оскорбления. А так – они обходили старьевщика Зильбермана стороной, потому что мрачное выражение морды Паныча не обещало им ничего хорошего.

Мурзилка впервые узрела собаку старьевщика, когда Зильбермана заманила в дом Леокадия, решившая избавиться от накопившихся за несколько лет старых вещей. Вообще-то она была бережливой хозяйкой, вещи в их семье многократно перешивались и заканчивали свой земной круг столовыми салфетками или тряпками для мытья полов. Но тут как-то вещей стало много, и Леокадия надумала маленько заработать, для чего и пригласила старенького Зильбермана к себе.

– Таки у вас есть, что предложить мне, мадам? – Строго спросил старьевщик, не любивший тратить время зря. Кто его знает, что у барыни в голове, а ему нужно на хлеб с маслом зарабатывать.

– Есть, есть, уж давно вас дожидаюсь, – заулыбалась Леокадия, – прошу также чая отведать с домашним печеньем.

– Ну-у-у… – Зильберман поднял глаза к небу, как бы прикидывая, стоит или нет принимать приглашение странной барыньки. – Ладно, но только учтите, мадам, я бедный человек и не смогу вам дать много за ваши брюссельские кружева и бархат.

– Помилуйте, какие кружева, у меня их никогда и не было, так, некоторые детские вещи, да старые платья.

– Пока мы будем делать наш маленький гешефт, где я могу пристроить свою собачку? – Старьевщик посмотрел на Леокадию влажными глазами.

– Ах, какой он у вас милый, пусть посидит во дворе, – умильно глядя на Паныча, с безразличным видом лежавшего возле тележки, пропела барыня.

Зильберман с сомнением посмотрел на пса, потом перевел взгляд на Леокадию:

– Ну, если барыня не возражает…

– Что вы, как можно? Правда, у нас своя собака такая… строгая, но думаю, все будет в порядке.

Старьевщик и Паныч осторожно вошли во двор. Мурзилка приподнялась со своего места возле будки (ее почти никогда не сажали на цепь, считая это насилием над животным), оскалила зубы и недобро прищурилась. И тут случилось чудо: вместо того, чтобы злобно броситься на Паныча, собачка медленно подошла к нему и старательно обнюхала чужака. А потом повиляла хвостом, Панч в ответ сделал о же самое.

– Ах, нашей Мурзилке понравился ваш песик! – Восхитилась Леокадия и застыла на крыльце, любуясь собаками.

– Я тоже рад, мадам, но если в каждом доме я буду торчать на крыльце по нескольку часов, то мне нечего будет положить на свой кусок черствого хлеба, – вернул Зильберман барыню к суровым реалиям жизни.

– Простите, прошу вас, – спохватилась Леокадия.

Так как в торге активно принимали участие и кухарка, и горничная, а детям было ужасно интересно, чем закончится разговор маменьки со странным дядечкой, никто не видел, как развивались дальнейшие отношения Мурзилки и Паныча.