Часть 29

Павел Андреевич с фельдшерицей вернулись через день – поздняя осень развезла дороги.

– Лекочка, в Питере, говорят, революция! – Радостно воскликнул доктор Савеленко, схватив жену за руки.

– Мы слышали, Павлуша, да что же ты радуешься, ведь что будет-то?

– В городе говорят, что свергли Временное правительство, а власть теперь принадлежит народу.

– Ой! – Испугалась Маруся. – Точно Зильберман говорил – жди теперь беды.

– Стыдно, Маруся! Просто мракобесие какое-то. Простой народ – это самая разумная часть России, скоро сами увидите, как мы заживем…

И они

Павел Андреевич с фельдшерицей вернулись через день – поздняя осень развезла дороги.

– Лекочка, в Питере, говорят, революция! – Радостно воскликнул доктор Савеленко, схватив жену за руки.

– Мы слышали, Павлуша, да что же ты радуешься, ведь что будет-то?

– В городе говорят, что свергли Временное правительство, а власть теперь принадлежит народу.

– Ой! – Испугалась Маруся. – Точно Зильберман говорил – жди теперь беды.

– Стыдно, Маруся! Просто мракобесие какое-то. Простой народ – это самая разумная часть России, скоро сами увидите, как мы заживем…

И они увидели. Сначала Павлу Андреевичу перестали выплачивать зарплату, а потом развалились земства, которые сменили реввоенкомы. При этом доктору никто ничего не обещал. Закончились лекарства, покупка еды превратилась в проблему. А вскоре и вовсе началась чехарда с властью – то одни, то другие объявляют себя спасителями отечества. Причем, каждая власть призывала к себе доктора Савеленко и требовала оказать немедленную медицинскую помощь в лечении ран, полученных в борьбе за правое дело. Вознаграждали его далеко не все, зато представители всех общественных направлений не скупились на обещания процветания семьи доктора в самое ближайшее время.

Какое-то время Савеленки жили натуральным хозяйством, но когда съели всех куриц, уток и запасы молочных продуктов, стало не до шуток. Беда сплотила сельскую интеллигенцию еще больше – с соседями делились, чем могли, лучшие куски отдавали детям, не разбирая – своим или чужим. Учитель Зарецкий, и раньше страдавший мечтой о вольной и незалежной Украине, подался к крайним националистам, что вносило некоторую нотку раздора в общение друзей по несчастью.

А после того, как село посетила знаменитая эмансипированная Мария, возглавлявшая самую разудалую банду во всей Украине, Леокадия заявила мужу:

– Ну, все, хватит. Надо уезжать отсюда. Сколько можно?

– Куда же мы поедем, Лекочка, – устало вздохнул Павел Андреевич.

– К моим родителям – на Дон, может, там поспокойнее. К тому же в городе тебе легче будет работу найти.

Отец Леокадии после выхода на пенсию переехал с женой из Донецка, в котором проработал много лет, в Новочеркасск – столицу донского казачества, родом он был оттуда и хотел пожить на покое в городе своего детства.

Павел Андреевич и так думал, и сяк, да делать было нечего – очень уж витиеватая жизнь установилась в еще недавно мирном и богатом селе.

Стали собираться, и вскоре доктор сообщил домочадцам, что Мурзилку и Цербера придется оставить – не тащить же собак за тысячу верст. Это заявление вызвало слезы у детей и Леокадии. Какое-то время она надеялась убедить мужа, но тот объяснял свое решение тем, что нельзя навязывать ее родителям, кроме их семейства, еще и четвероногих нахлебников. Леокадия доказывала, что родители обожают животных, но Павел Андреевич гнул свою линию – в такой сложный исторический момент не до собак – самим бы выжить. Леокадия, рыдая, согласилась, и Савеленки стали искать, кому отдать животных.