Институциализация модернизма

Нетрудно увидеть, что все эти рассуждения «новых» консер­ваторов, по сути дела, в искаженной форме отражают один не­сомненный факт, а именно —в современном буржуазном обществе. И этот факт воочию дока­зывает беспочвенность тезиса о якобы тотально «антибуржуаз­ном» характере модернизма. Однако именно на этом тезисе и стараются строить свою теорию культуры и искусства «новые» консерваторы, осуществляя в результате неизбежную подстанов­ку: модернизм выдается за всю «антибуржуазную культуру» и далее чуть ли не отождествляется с контркультурой. Но и это не последнее слово современных консервативных теоретиков культуры и искусства. Путь их рассуждений ведет к истолкованию контркультуры 60-х годов не только как выраже­ния и воплощения модернизма, но и как крайнего предела мо­дернистской логики, за которым то, что прежде относилось к культуре и искусству, с неизбежностью переходит в свою про­тивоположность и превращается в «анти»-культуру и «анти»-искусство. Д. Белл, в частности, усматривает даже некое семантическое противоречие в самом термине «контркультура», который, по его мнению, вообще не имеет никакого отношения к сфере куль­туры и искусства. Понятно, что в данном случае Д. Белл в сво­ей схеме пытается обойтись почти без конкретного искусство­ведческого материала и постулирует свои идеи как некое дол­женствование, как всем известную истину. «Так называемая контркультура,— пишет он,— была детским крестовым походом во имя ликвидации границ между фантазией и реальностью и проигрывания в жизни инстинктивных импульсов под флагом освобождения» *. Здесь мы сталкиваемся лишь с перечислением нескольких имен — Нормана Брауна и Мишеля Фуко, Уильяма Бэрроуза и Жана Жене, Нормана Мейлера и Герберта Маркузе. Реальная художественная практика контркультуры, как мы по­стараемся показать ниже, была неизмеримо богаче прокрустовой схемы эстетики «нового» консерватизма.