В поисках Цацы (Часть 91)

При разговоре гримасничает, кривит кроваво-красный рот. Вертит головой в огромной мужской рыжей шапке. И почему она называет ее мужа не Игорь, а Игорек? И что же случилось с ее Игорьком? Он сердечно пожимает ей руку и мило беседует с этим чучелом, которое, как сама выразилась, «немного навеселе». И почему она фамильярно называет ее мужа Игорек?

Он радостно рассказывает, где и с кем он сейчас работает, над чем. Затем, помолчав немного, спросил Нору:

— Ты знаешь, что Лосев на биеннале в Париже получил первую премию?

— Нет, — ответила Нора.

—

При разговоре гримасничает, кривит кроваво-красный рот. Вертит головой в огромной мужской рыжей шапке. И почему она называет ее мужа не Игорь, а Игорек? И что же случилось с ее Игорьком? Он сердечно пожимает ей руку и мило беседует с этим чучелом, которое, как сама выразилась, «немного навеселе». И почему она фамильярно называет ее мужа Игорек?

Он радостно рассказывает, где и с кем он сейчас работает, над чем. Затем, помолчав немного, спросил Нору:

— Ты знаешь, что Лосев на биеннале в Париже получил первую премию?

— Нет, — ответила Нора.

— Ну а как твой муж? Он что, больше с Лосевым не работает? — спросил Игорь, вспоминая их очень интересные совместные работы.

— Нет, все ужасно! — ответила Нора, и лицо ее сразу окаменело.

Он смутился от такого странного признания. «И зачем я спросил про мужа, может быть, они развелись, какая бестактность с моей стороны, — укорял он себя. — Надо было, как у американцев: как дела? — все о’кей!»

— А дети как? — бодро спросил он.

— Игорек, я же тебе говорю, что все ужасно, — упавшим голосом ответила она, пошатнулась и с рыданиями припала к его плечу. Они уехали. Понимаешь, у-е-ха-ли! Муж с младшим сыном поехали в Америку по вызову и остались там на совсем, — услышала Лена громкий мучительный шепот этой странной женщины.

— Когда? Как? Почему? — оторопело спрашивал Игорь, про себя думая: «Ну вот, началось!»

Лена, про которую забыли эти двое, видела, что прохожие на них стали обращать внимание. «Да, сценка занятная, — подумала она. — Полупьяная женщина рыдает на плече ее мужа. Театр продолжается…»

Они все еще находились в подземном переходе. Игорь с Леной взяли Нору под руки и вывели ее на свежий воздух. Нора немного успокоилась. Достала из сумочки пудреницу, быстро кое-как привела в порядок свое заплаканное лицо. Достала сигарету, закурила и каким-то театрально трагическим голосом стала рассказывать, что вот уже два года ее муж с младшим сыном живут в Чикаго. Но ей никак невозможно было уехать, потому что известный режиссер Соловьев впервые предложил ей главную роль в кино, ее мама тогда не вылезала из больниц, и главное — старший сын наотрез отказался уезжать. Он окончил режиссерский факультет ВГИКа, намечался полный метр. А младший тогда учился на втором курсе Архитектурного института, подавал огромные надежды, а старший тоже очень талантлив, но он так тяжело переживает разлуку с отцом и братом, что сейчас ничего не снимает.

— Да никто и не предлагает. Мы теперь как зачумленные — вне закона.

Лене показалось, что подвывающий голос Норы, крупные слезы на рыхлых, грубо нарумяненных щеках, трагические жесты так не вяжутся с ее внешностью. Она выглядела одновременно и жалко, и комично, как грустная клоунесса.

Странная нелепая женщина постоянно сама себя перебивала, перескакивая с темы на тему. То она восклицала:

— Ах, помнишь, Игорек, как я играла Грушеньку в «Братьях Карамазовых»? Да что там… Какие овации были на «Чайке»! Сам Захаров тогда после спектакля мне сказал при всех, что лучшей Нины Заречной он не видел.