Первое, что заставляет усомниться в правомерности приведенных параллелей, это их множество и разнохарактерность. В самом деле, не слишком ли много влияний для одной комедии, не слишком ли произвольно сближение таких разных по своим идейным задачам произведений, как «Запутанное дело» Щедрина, «Что делать?» Чернышевского, «Свадьба» Чехова и «Дуня» Коста Хетагурова? При сопоставлении этих произведений утверждения проф. Л. П. Семенова оказываются несостоятельными, аргументация же его — чисто формальной, состоящей из сближений фамилий героев вроде следующих, один из героев повести «Запутанное дело» — Мазуля, в комедии «Дуня» есть художник Мазилов в романе «Шаг за шагом» главный герой Светлов, и в «Дуне» тоже есть Светлов и т. д. Нет необходимости оспаривать эти аргументы. Серьезного возражения заслуживает только параллель с романом. «Что делать?», так как она вслед за Семеновым упорно повторяется в литературе о Коста. В самом деле, где «новые люди», представители демократической интеллигенции в комедии «Дуня»? Конечно, ни помещик Сомов и его жена, ни семья Суй- кова, бывшего оперного певца, спесивого и глупого человека, ни художник Мазилов, ни музыкант Трубадуров, ни поэт Пе- рышкин не могут быть отнесены к «трудовой демократической интеллигенции». Это не «новые люди», а всего лишь «бывшие люди», тунеядцы и бездельники. В сатирической комедии Коста в центре внимания автора проблема взаимоотношений народа и интеллигенции. Коста Хетагуров высмеивает ту часть художественной интеллигенции, которая потеряла связь с народом, да по существу и с искусством.

К сожалению, Кубалов был далек от передовых идейных исканий своего времени. И он не сумел подняться выше уровня идеалов патриархального крестьянства и его певца, слепого Бибо. Правда, поэму «ЛЕфхаердты Хаесанае» он записал от Бибо Зугутова и обработал в годы пребывания в гимназии, почти юношей. Но, к сожалению, и в другие годы ои остался на той же почве скудных, неразвитых идеалов. Вероятно этим объясняется и суровый отзыв Коста Хетагурова о Кубалове и поэме «Л:фхаердты Хаесанае»: «Кубалова, к сожалению, я не знаю, — видел его только раза два. Судя по его «фхаердты Хаесанае», я не вижу в нем тихой вдумчивости в смысл и цель жизни и поэзии. И это не потому, что он еще молод, — нет! даже по детским опытам особенности автора можно видеть ясно», т. е. насколько он поверхностен или вдумчив и глубоко восприимчив Хетагурову «Ефхаердты Хаесанае» как произведение нравилось, об этом говорят другие упоминания им поэмы, но не нравилась позиция автора, т. е. тот смысл и те цели жизни и поэзии, которые предлагает сказитель патриархального крестьянства в своем отчаянии перед неумолимым движением буржуазных отношений. Недовольство Хетагурова, революционного демократа, понятно и без комментариев. Этот отзыв написан с сентябре 1899 года, в Херскоиской ссылке, когда он уже создал лучшие произведения своего революционно-демократического искусства, осветив осетинскую действительность и сознание родного народа идеями революционной демократии. Обращение его современника к идеалам патриархальной старины ему, разумеется, должно было казаться бессмысленным и бесцельным.

Фатима одна против бога, света и отца — в этом источник ее объективной слабости (но не слабости ее характера!), в этом же вторая причина ее трагедии. Чувствуя в словах дочери горький упрек, Наиб идет на: уступку, отказывается от своих прав отца, данных ему адатом: Но он требует от Фатимы «сердечного признанья», — т. е: выйти замуж по своему выбору. Наиб, отказываясь от своих: прав, остается безупречен в отношении адатов, которые обязательно требуют выдать дочь замуж в определенном возрасте, но не обязательно настаивают остановиться именно на* отцовском выборе. Фатима, добившись этой уступки, признается Наибу, что связана с Джамбулатом клятвой — силой большой любви и до сих пор ждет его. Но она понимает, что не сможет отстоять свое право на ожиданье любимого человека, поэтому» предлагает: Изволь, отец, я покорюсь Своей нерадостной судьбе. Сдаюсь пред силою адата… Нарушу юности обет… Фатима уступила адату и воле отца свое право на любовь, сдавшись «перед силою адата». Она нарушила «юности обет» — в этом третья причина ее трагедии. Но она решается воспользоваться уступкою отца, чтобы порвать со своей средой, уйти к тем, на чьей стороне правда и справедливость, выйти за бедного горца Ибрагима. Отец Фатимы, наиб и князь, не допускает мысли о том,, что его дочь может выйти за простого горца. Преодолеть сословную спесь, сравнять себя с бывшим холопом—это выше сил отца. Он возражает и вразумляет: «Но он ничтожен, он убог, Опомнись, дочь!» — «Отец, пылает Любовью сердце в нем давно».

По его же рекомендации Коста в 1881 году, в разгар лобедоносцевской реакции, поступил в Академию художеств в столице России. Здесь кончается юность будущего поэта. Начинается его самостоятельная жизнь, полная забот и тревог, нужды и лишений, глубоких раздумий и идейно-эстетических поисков, труда и борьбы — словом, скитальческая жизнь интеллигента-разночинца. С чем же приехал Коста в столицу? Будущий поэт провел свое детство в горской патриархальной среде, культурный обиход которой был непритязателен, но своеобразно богат. В нем Коста нашел прежде всего памятники устно-поэтического народного творчества, «преданья старины глубокой». В нем же он черпал свои первоначальные представления об идеале человеческой жизни и человеческого достоинства. Сюда же относятся первые впечатления любознательного мальчика от повседневной жизни родного народа. Не будет ошибкой сказать, что впечатления, вынесенные из этой среды, послужили основной почвой, на которой формировались идейно-эстетические представления поэта. Исследователи нередко и справедливо говорят и о влиянии Левана на духовный рост сына. Однако это влияние было невелико и односторонне. В детстве Коста редко общался с отцом, а позднее он больше бывал в школе, нежели дома. Идейно-политическое формирование Коста шло почти вне влияния отца. Конечно, Леван Елизбарович был очень далек от идейных устремлений сына. Он не мог ни понять, ми, тем более, принять их. Однако, умный от природы, он не стал препятствовать сыну на его пути к неведомым отцу идеалам.

Он назвал этот праздник торжеством своей «дорогой отчизны», а Лермонтова «предвестником желанной свободы», «учителем», «верным спутником и другом» народа на пути к свободе. Обращаясь к своей родине, Коста возвещал: С ним научишься ты быть готовой на бой За великое, честное дело. Наконец, призывая народ любить поэта, он бросил в лицо официальным почитателям обвинение в убийстве поэта: Возлюби же его, как изгнанник-поэт Возлюбил твои мрачные скалы, И почти, как святыню, предсмертный привет Юной жертвы интриг и опалы. Резко полемично и другое стихотворение. Написано оно после второй ссылки Коста, когда ненависть к существующему строю и его защитникам выявилась в творчестве поэта с еще большей силой и непреклонностью. В отличие от первого стихотворения в нем преобладает мотив обличения политического строя и реакционного направления в поэзии тех лет — декадентства: И опять, как и в первом стихотворении, следует обращение к поэту как к вождю на пути к свободе Тогда бы по пути добра, любви, свободы Пошли бы за тобой вперед со славой мы. А вот принципиально иное представление об образе Лермонтова стихотворения В Брюсова и К. Бальмонта, написанные к столетию со дня рождения поэта: Ты нам казался сумрачным и властным,, Безумной вспышкой непреклонных сйл; Но ты мечтал об ангельски-йрекрасном, Ты демонски-мятежное любил! Ты никогда не мог быть безучастным; От гимнов ты к проклятиям спешил И в жизни верил всем мечтам напрасным, Ответа ждал от женщин и могил! Так рисовал портрет Лермонтова В. Брюсов.

Боборыкин объяснил обличительную направленность произведений Пушкина, Грибоедова, Лермонтова «горячностью и нервностью» последних. Воинствующего неприятия современного им общества крепостничества и барства, светской черни и самодержавия как будто и ие было. Мережковский возвел гения в ранг божества, но отказал ему в земных интересах. Потресов же в грубых виршах прямолинейно выразил официальное намерение. Цель у всех «охранителей основ» одна: оградить самодержавный строй от критики великих поэтов прошлого, обратить их грозное сатирическое оружие острием к прошлому, а их самих возвести в официальные безобидные божества, отрешенные от земных общественных интересов. Стихотворение Коста «Памяти А. С. Грибоедова» напечатано в № 2 газеты «Северный Кавказ» за 1895 г. По мнению Коста, Грибоедов озарил «новой мыслью всю Русь родную, как пророк», и эта мысль остается живой и действенной. Творческий подвиг Грибоедова, как и подвиг Пушкина, достоин «нерукотворного памятника», Грибоедов — смелый мыслитель, за которым нужно идти. Наконец, Коста считает, ‘Что борьба, к которой призывал поэт своим творчеством, продолжается и надо вести ее до конца: Не малый срок твой дивный гений Дал поколеньям для того, Чтоб образы твоих творений Уж не смущали никого. Но нет!.. Борьбу окончить эту Не скоро правде даст порок, Ведь бедный Чацкий твой по свету Все тот же ищет уголок. Таким образом, Грибоедов для Коста — не божество, а соратник новых поколений в далеко не завершенной борьбе против порока во имя правды.

«Чего ж хотите вы?» — спрашивает вновь поэт и отвечает как бы на встречный вопрос: чего он от них хочет? Хочу, чтоб не были вы в жизни торгашами Душой и совестью, свободой и умом. Перед нами отрывки из стихотворений, написанных в течение одного года, причем первое явно выпадает из общего для всех остальных стилистического ряда. Выделяется и стиль стихотворения «Над нами плыл месяц». Характерно, что только эти два стихотворения и близки к стилистической структуре лирики Надсона. Чем же это объяснить? Объясняется это, на наш взгляд тем, что в пределах ряда лирических тем оба поэта совпадали в настроении, а вслед за тем и в приемах письма. Правда, наиболее мрачные стихотворения Коста имеют узко биографический, дневниковый характер. Об этом рассказывает в одном письме сам Коста, иронизируя над собой: «Тяжело, как тюрьма жизнь постыла», — застонал я тогда от невыносимой боли…» «Иссякла мысль, тускнеют очи», — плакался я в другом стихотворении и т. д. Вообще, все мои стихотворения того периода отличаются особенно мрачным тоном… Смерть отца окончательно потрясла мои нервы… Я почувствовал себя совершенно одиноким во всем «огромном мире… Вначале меня обуяло чувство полнейшего отчаяния, затем я несколько овладел собой и стал рассуждать. Положение мое было совершенно исключительное. У меня во всем мире не осталось ни одной паутинки, которая- могла бы хоть на секунду удержать меня от любого шага…»

Нажива, воровство и обжорство, вероломство и взаимная ненависть («Поедают друг друга, как акулы») стали законом их жизни. Вот в чем источник горя и страданий больного — Родины. От былой славы, мужества, правды, любви к народу не осталось и следа. И неутешное горе больной Родины тем нестерпимей, чем ярче в сознании автора образ Родины, разлуку с которой ои столь искренно оплакал в своих знаменитых «Думах» и «Двух товарищах». Наконец, третью причину он видит в бесчеловечном равнодушии «единоверной» Турции к трагической судьбе мухад- .жиров. «Единоверная Турция» настолько отвратила от себя поэта, что он и потомкам завещает в «Колыбельной песне» «не принять турецкое сердце» («Туркаг заердае ма райе»), помня о том, что в сердце у них «капля крови Кавказской», что они — представители народа, без родины и заступника странствующего по свету (аенаебаестае, аеяаехицау мах дзаегаелдзу каей систаем)» что дума о Родине остается основной в их духовной жизни. «Думы» и «Два товарища» не только увековечили трагедию 1865 года. В них нашли свое выражение самые характерные особенности национального самосознания осетин в дореформенную эпоху. Впервые в поэтическом выражении на родном языке народ заговорил о своей земле как о единой национальной Родине. Впервые трагедия, постигшая часть народа, рассматривается как национальная трагедия. Впервые народ осознал себя обществом людей одной национальной судьбы. Мамсуров не рассмотрел в этом единстве национальной судьбы социальной противоречивости.

Аналогичную характеристику Лермонтову дает и Бальмонт: Нет, не за то тебя я полюбил. Что ты поэт и полновластный гений Ни с кем не разделяемых мучений, За то, что ты нечеловеком был. Еще более поучителен в этом отношении юбилей Грибоедова, выявивший полемическую позицию Хетагурова в оценке сатирического наследия поэта. В январе 1895 года в Петербурге в зале Кредитного общества отмечалось столетие со дня рождения Грибоедова. Корреспондент «Нового времени» отметил, что выступавший с речью Боборыкин «провел параллель между Грибоедовым, Пушкиным, Лермонтовым и Тургеневым, этими светскими людьми, имевшими врагов в обществе вследствие горячности, нервности и невоздержанности, иногда резко проявлявшихся». Мережковский же держал мистически выспренную речь: «Ныне совершаем мы светлое таинство — поклонение богу, воплощенному в гении». «Учитель, прими же от нас тихие слезы нашего сердца». 6 января 1895 г. на страницах самой крупной на Северном Кавказе газеты «Приазовский край» некий Потресов- (или П. О. Тресов) опубликовал стихотворение «Памяти А. С. Грибоедова», в котором явно сказалось официальное стремление обезвредить сатиру Грибоедова, адресуя ее только прошлому: Все изменилось. Лесть, холопское смиренье, Низкопоклонство, спесь — таятся по углам, Их проповедь теперь внушит лишь отвращенье — Иные времена, иное слышно пенье, Иным богам курится фимиам. А образы живут, и этот бедный Чацкий, Гонимый глупостью, невежеством, враждой, Чьи порывания встречали смех дурацкий — Нам всем так близок стал и дорог и родной.

И убийцы совершают злодеяние, за которым не последует возмездие. Соламан и Хасана — потому и бедны, и одиноки, что нет у них родичей. Мулдаровы тем и богаты, что у них многочисленный род. Иначе говоря, мерилом бедности и богатства является число мужчин в роду. Самой высокой категорией, которой мыслит сказитель, является род. Поэтому кажется до невероятия странным, когда исследователи ищут в конфликте между Мулдаровыми и Афхар- довыми классовую основу. Так, Ардасенов в Кудайнате видит «представителя знатного княжеского рода Мулдаровых» и далее поясняет: «Некоторые литературоведы высказали такую мысль, что основной мотив поэмы ное в поэме. Более важными являются другие мотивы и, прежде всего, мотив социальный. Борющиеся стороны относятся к различным социальным сословиям. Кудайнат — из феодальной фамилии, Хасана — бедняк, из рода униженных, оскорбленных». Все это никакого отношения к поэме не имеет — ни антифеодального мотива, ни кровной мести, как антинародного обычая, в поэме нет. Род Мулдаровых характеризуется в поэме единственным словом «хъал», что означает «гордецы», «спесивые». И роду Мулдаровых есть чем загордиться — их множество мужей, объединенных родовой порукой, кровным родством. Исследователи «княжеское происхождение» Мулдаровых берут не из поэмы, а из истории осетино-кабардинских отношений. Б. Алборов так и пишет, обосновывая принадлежность поэмы перу Кубалова: поэт, «будучи адвокатом, часто принимал участие в разборе дел кабардинцев. Он изучал исторический материал о том, как кабардинские князья Мулдаровы отбирали земли у осетинского народа, и этот материал положил в основу героического образа Госамы».